В этом году наша страна отмечает особую дату — 80 лет со Дня Великой Победы. Восьмидесятилетие… Целая жизнь, полная памяти, благодарности и глубокого уважения. Это не просто праздник — это живая нить, которая соединяет поколения. Это день, когда сердце каждого наполняется гордостью за подвиг наших дедов и прадедов, слезами благодарности за мирное небо и трепетом от того, насколько дорого нам досталась эта тишина. Девятое мая — это не только парады и салюты. Это день света и совести. День, в который хочется быть лучше, чище, добрее. День, который нельзя запятнать.
В преддверии Дня Победы невозможно не задуматься о вещах, которые напрямую влияют на наше будущее — о воспитании, о приличии, о памяти. Это не просто большие слова. Это основа того, каким вырастет новое поколение. В последние годы всё чаще мы сталкиваемся с по-настоящему тревожным: памятники героям Великой Отечественной войны — святые для миллионов места — становятся мишенью для вандалов. И самое горькое — часто за этими поступками стоят совсем молодые ребята. Подростки. Наши с вами дети. Это заставляет по-настоящему задуматься: где мы что-то упустили? Почему честь, уважение и простая человеческая совесть иногда оказываются на втором плане? Чтобы понять, как с этим быть, нужно говорить о главном — о морали, о границах дозволенного, о роли семьи и общества в том, как формируется человек. Мы часто слышим о патриотическом воспитании, о государственной заботе о молодёжи — но порой кажется, что эффект получается обратный. И это страшно.
Сегодня мы всё чаще сталкиваемся с тем, что у части молодёжи нет живого отклика на слова о патриотизме. Вместо внутреннего понимания и уважения — равнодушие, а порой и вызов. Это особенно заметно в том, как некоторые подростки относятся к памятникам и символам Великой Отечественной войны. Во многом это результат того, что патриотические идеи подаются сверху — формально, по шаблону, без душевного отклика. Когда чувства навязываются, а не рождаются из личного осознания, они становятся пустыми. Молодёжь не хочет слышать лозунги — она ищет смысл. И, не находя его, порой отворачивается от самого важного.
Когда подростки равнодушно проходят мимо памятников или, что ещё страшнее, издеваются над ними — это не просто проблема воспитания. Это больная трещина между поколениями.Те, кто сражался, умирал, терял родных — всё ещё рядом с нами, в воспоминаниях, в фотографиях, в стареньких медалях на ладони. А те, кто сегодня растёт, часто не чувствуют этой связи. Не потому что они плохие, а потому что мы не смогли передать им главное — что память жива, только если она в сердце, а не в лозунгах. И когда эта нить обрывается, пустота становится слишком заметной.
«Сосиски на Вечном огне» — цена непонимания
Этот случай я не забуду никогда. Он произошел в моей практике. Он до сих пор отдаётся у меня внутри — как холодный звон пустоты, в которой должны были быть память, совесть, понимание.
Резонансное дело, о котором писали, говорили, спорили. Две девочки, назовем их Мария и Катюша. Подростки. Москва., 2023 год.
Они пришли к Вечному огню — не с цветами, не с молчанием, а с пакетом сосисок. Решили приготовить себе ужин. На священном пламени, которое горит в честь тех, кто не вернулся с войны. Которое вообще не про еду. Которое про жизнь, отданную за то, чтобы у них была своя.
СМИ моментально разнесли эту историю по всей стране, выкрасив девушек в чёрное: бездушные, бессовестные, вандалы. Да, поступок — дикий. Да, это больно видеть. Но за заголовками не видно лиц. Не видно растерянных подростков, которые просто не понимали, что именно они сделали.
Не чувствовали, что нарушили что-то важное. Что плевок был не в сторону закона, а в сторону чужой боли. Они просто не знали, как это боль выглядит. И в этом — самое страшное.
Уголовное дело возбудили быстро — статья о публичном оскорблении памяти защитников Отечества. Суд признал их виновными. Один год условно. На фоне общей строгости приговор выглядел почти как победа. Но я не могла с этим смириться. Потому что это был не правосудный итог — это был диагноз целой системе: обвинительный уклон, искажение сути закона, попытка подменить воспитание — карательной мерой.
Я помню, как они — растерянные, со слезами, со сбивчивыми словами — повторяли: «Мы не хотели никого обидеть… Мы правда не понимали…»
И вот тогда остро встал вопрос: кто виноват, что дети не чувствуют, где святое, а где нет?
С самого начала стало ясно: этот суд не хотел слышать. Не хотел видеть. Он не был готов допустить даже мысль, что за поступком может стоять не злой умысел, а простое — трагически простое — непонимание.
Когда я попросила назначить психологическую экспертизу, чтобы показать: девочки не хотели зла, они просто не осознавали, что делают, — нам отказали. Когда настаивала на полиграфе, на исследовании их эмоционального и морального состояния — снова отказ. Даже в осмотре места, где всё произошло, — отказ. Центральный парк, памятник Воину-освободителю, вечное пламя… Суду хватило бумаг. А нам не хватило правды.
Я знала: экспертиза могла бы изменить ход дела. Доказать научно, объективно, без пафоса, что в голове у этих детей не было слова «осквернение». Оно вообще не значилось в их картине мира. Там был просто огонь. Тёплый, живой. И две голодные девочки, которым в голову не пришло, что этот огонь — не для сосисок.
Я пыталась объяснить: у них не было умысла. У них не было понимания. Всё, что у них было — это невежество, пустое место там, где должна быть историческая память. И в этом их вина — да, но вина не уголовная. Это боль, которую надо лечить не приговором, а разговором. Серьезным, терпеливым, взрослым.
Но суд смотрел иначе. Суду было достаточно бумажного обвинения и прямолинейного вывода: был огонь, был поступок, был умысел. Точка.
Я же настаивала: нельзя требовать взрослой осознанности от тех, у кого ещё не сложилась ни личность, ни моральный компас. Они могли ошибиться — но в силу возраста, среды, банального отсутствия знаний. А значит, их поступок — это не злая воля, а трагическое заблуждение.
И самое обидное — даже этот аргумент никто не захотел услышать.
В этой истории важно не просто понимать, что произошло, а почему это случилось. И если быть честными, то мы имеем дело не с преступлением, а с трагической фактической ошибкой — заблуждением.
Девочки не понимали, что их действия могут кого-то оскорбить. Не осознавали общественной опасности поступка. А значит — не было и умысла. А без умысла нет и состава преступления по статье, по которой их обвинили.
Но кто слушал? Суд, как и общество, оказался глух. Он не просто не принял наши доводы — он будто заранее определил исход. Решение уже витало в воздухе: наказать как можно строже.
Судья отверг аргументы защиты. Прокурор не стал вникать в психологию. СМИ, вырвав слова из контекста, окрасили ситуацию в самые черные тона. Общество, вскормленное клиповыми заголовками и жаждой быстрой расправы, лишь подхватило хор осуждения.
“Осквернение”, “группа лиц”, “по сговору” — штампы, которым верили охотнее, чем живым глазам испуганных подростков. Им не дали шанса объясниться. Не дали возможности быть услышанными — не как обвиняемым, а как детям, которым не рассказали, что такое память, честь, огонь, который нельзя трогать.
Почему они поступили так? Зачем? Что у них в голове, в душе? — Этими вопросами никто не задался. Гнев оказался проще и громче.
Мы упустили что-то важное. Общество, которое должно защищать своих детей, — первым бросило в них камень. И в этом парадокс: патриотизм, о котором так громко говорят взрослые, в один момент оказался направлен не на защиту памяти, а на месть детям, которые эту память не поняли. Не потому что злые, а потому что не научены.
Истинное воспитание — не в страхе, а в понимании. Не в угрозе приговора, а в доступности знания. Не в том, чтобы кричать о Родине, а в том, чтобы научить её любить.
Да, осквернение памятников — это трагично. Но куда страшнее — когда мы судим тех, кого не успели научить.
