Каждое поколение мечтало быть не таким, как все. Но что происходит сегодня — уже не просто протест, а настоящий калейдоскоп идентичностей. Подростки поколения зумеров и альфа не ищут себя — они придумывают себя заново. Каждый день. Новая маска, новая субкультура, новый лозунг. Кто сегодня перед вами — фурри в костюме волка, дрейн с пустым взглядом, фанат ЧВК «Рёдан» или квадробер с внутренней драмой? Завтра — кто-то другой.
Дед инсайд, 42 братухи, софт-бои и кей-поперы — список растёт быстрее, чем взрослые успевают погуглить, что это значит. А пока взрослые хлопают глазами, подростки уже живут в своих микромирах, со своими законами, символами, героями и врагами. Это не просто мода. Это — их способ кричать в тишину.
ЧВК «Рёдан»: не про войну, но точно про конфликт
Среди подростковых субкультур ЧВК «Рёдан» — одна из самых громких вспышек последних лет. Появилось ниоткуда, выстрелило, взорвало TikTok и поехало по всей России и СНГ. Название взято из японского аниме Hunter x Hunter, где «Ryodan» — преступная группировка с пауками на спине и лицом без эмоций. Добавили к этому «ЧВК» — и вот тебе идеальный коктейль для подросткового протеста: агрессия, стиль, маска для уязвимости.
Чёрные худи, капюшоны, пауки и цифра 4 — такой вот новый униформ подростков, которым плевать на нормы. Внутри — смесь из желания выделиться, боли, злости и ощущения, что ты чужой в этом мире. Внешне — протест. Часто — агрессивный. Особенно по отношению к «гопникам» или «спортикам» — таким же подросткам, но с другими правилами игры.
Но не всё так однозначно. За этим визуальным карнавалом скрываются и те, кто просто устал быть жертвой. Кто через этот образ пытается вылезти из школьного ада, избавиться от ярлыка, почувствовать хоть какую-то силу. Да, бывают драки. Да, полиция в курсе. И да — порой всё заканчивается уголовкой.
История Максима: когда подростковая драка становится уголовным делом
Иногда подростковая жестокость — это не просто фаза, а билет в реальную взрослую беду. Я это знаю не понаслышке. Один из моих подзащитных — семнадцатилетний парень, назовём его Максим, — сегодня сидит не за партой, а на скамье подсудимых. Его обвиняют в участии в групповом нападении на представителей субкультуры ЧВК «Рёдан». Казалось бы — подростковый конфликт, очередная драка, как тысячи других. Но последствия — куда серьёзнее.
Это случилось в одном из торговых центров Москвы — привычное место притяжения для тинейджеров, которых с улиц давно вытеснили камеры, охрана и фудкорты. В тот день там столкнулись две реальности: подростки, отождествляющие себя с ЧВК «Рёдан», и другая группа — школьники, которые, по мнению “рёдановцев”, не соответствовали их взглядам, стилю, поведению. Сначала — смешки, ехидные подколы. Потом — оскорбления. А дальше — всё, как в хрестоматии уличного насилия: окружили, надавили, вспыхнули.
Максим оказался в эпицентре. В этот момент каждый из них был не просто подростком — он был частью стаи. Кто-то бил, кто-то снимал, кто-то кричал. Никто не останавливал. Охрана в стороне. Взрослые — как всегда, не при делах. А дальше — полиция, протоколы, задержания. Массовое обвинение в хулиганстве по статье 213 УК РФ. Десятки фамилий. Среди них — имя Максима.
И вот мы в суде. Я — адвокат. Он — “уголовник”, хотя по сути — обычный парень, которого взрослая система никогда не пыталась услышать, пока не потребовалось наказать.
Этот случай не просто потряс общество — он взорвал информационное пространство, став темой для всех без исключения российских СМИ. Казалось бы, очередная подростковая стычка, но резонанс оказался настолько мощным, что даже сам Председатель Следственного Комитета России, Александр Бастрыкин, взялся за дело. В голове — вопрос: что из этого будет, если подростковая драма превращается в громкий политический скандал?
Следствие утверждает, что мой подзащитный, Максим, в составе группы напал на участников ЧВК «Рёдан». По версии обвинения, результат этого нападения — один пострадавший с лёгким вредом здоровью. Но тут не всё так просто, как это пытаются представить. Мой подзащитный — обычный подросток. Несудимый, учится в школе, в его жизни не было ни одной тени криминала. Живёт в полной и благополучной семье, и вот — оказался в центре скандала.
Максим настаивает, что на место конфликта попал случайно. Он утверждает, что вовсе не участвовал в агрессивных действиях, а наоборот — пытался разнять дерущихся. И что важно — это подтверждают свидетели. Очевидцы утверждают, что его действия были скорее пресекательными, чем преступными. Он не стал частью этой борьбы. Но это никого не интересует. Время жаждет крови.
Поднимите вуаль: этот случай — не просто разборка подростков. Это вопрос, где каждый жест, каждая деталь, каждое слово становится частью политического шоу. Следствие, в которое погружены все средства массовой информации, продолжает раскручивать драму, создавая образ виновного даже из тех, кто оказался на заднем плане. В итоге уголовное дело по статьям 213 УК РФ (хулиганство) и 115 УК РФ (умышленное причинение легкого вреда здоровью) висит над ним, как молния, готовая вот-вот ударить.
Но я, как его защитник, уверена в одном: этот парень — не преступник. Его действия не имеют состава преступления. Мы настаиваем на переквалификации или даже прекращении уголовного преследования. Время покажет, как сыграет эта трагедия, но я верю, что правда выйдет наружу, и справедливость возьмёт верх.
В настоящее время следствие продолжается и, я в целом положительно настроена относительно судьбы моего подзащитного, уверена, что справедливость восторжествует.
А теперь давайте разберемся, что стоит за этим «забавным» явлением — субкультурами подростков.
Почему подростки сегодня не просто ищут себя, а создают целые миры, где царят свои законы и свои войны? Почему для них важнее быть частью «Рёдана» или «квадроберов», чем просто нормальными школьниками? Что случилось с системой, что она не смогла удержать их, пока они не оказались на скамье подсудимых?
Ответить на эти вопросы не так просто, как кажется. Это не просто модное увлечение или подростковая фаза. Это кризис идентичности, и это вопрос, который мы как общество просто не можем игнорировать.
Причина 1. Любовь как скрытая мотивация.
Любая группа, будь то религиозная община или субкультура, на самом глубоком уровне всегда ассоциируется с образом матери. Это не просто символ — это психологический механизм, который лежит в основе любого объединения. Мать — не просто фигура в жизни человека, она становится архетипом для всего коллектива. И когда подросток вступает в группу, он не просто ищет друзей или идеологию. Нет, он бессознательно ищет ту идеальную мать, которая примет, защитит и подарит любовь.
Звучит странно? Может, но это правда. Подростковый протест против родителей — это всего лишь внешний слой. На глубоком уровне — это поиск любви. Это не желание нарушить правила, а стремление найти тот уголок, где его поймут, где не оттолкнут, а примут таким, какой он есть. И субкультуры предлагают это на ложных обещаниях.
Вот где скрыта самая трагедия: дети, вступая в такие движения, чувствуют поддержку, их принимают, но это всего лишь иллюзия любви. На самом деле, они лишь отрабатывают старые, разрушительные установки, полученные от родителей. Они пытаются заполнить пустоту, которую не смогли закрыть те, кто должны были их любить в первую очередь.
Причина 2. Когда нет настоящих авторитетов — их заменяет толпа
Подростки вступают в субкультуры не потому, что им скучно. А потому что им остро не хватает ориентиров. В этом возрасте они как голодные — ищут тех, кто скажет, что с ними всё в порядке, кто даст чувство принадлежности, кто скажет: «ты — один из нас».
В норме эту задачу должны решать родители, учителя, общество. Но реальность в том, что детям всё чаще приходится искать себя в агрессивной толпе. Там, где вместо воспитания — инстинкт, вместо критического мышления — хаос, а вместо любви — проверка на прочность: «а если я ударю — что будет?», «а если мы всей толпой — кто нас остановит?».
И вот он — подросток, ещё вчера сидевший на кухне с кружкой какао, сегодня уже в капюшоне с символикой и сжатым кулаком. Не потому, что он злой — а потому что он пытается понять, кто он и где его границы. Потому что за каждым его «я в драке» на самом деле стоит вопрос: «я вообще есть?»
А самое страшное — это работает. В толпе его наконец замечают. Только цена — чужое лицо, разбитое об асфальт, и собственное дело по уголовной статье.
Причина 3. Вся агрессия — с кухни. Всё начинается с дома.
Проблема не в субкультуре. Не в символике, не в черных худи и не в пауках на спинах. Проблема — в том, что происходит за закрытыми дверями квартиры. Потому что ребёнок, которого дома слышат, не пойдёт доказывать свою значимость кулаками в торговом центре.
Если между подростком и родителями есть доверие — у него будет внутренний фильтр. Он может не соглашаться, протестовать, носить рваные штаны и зелёные волосы — но у него в голове будет голос, который скажет: «Подожди. Стоит ли оно того?» Но если дома вместо любви — вечные крики, обесценивание и запреты, если каждый разговор начинается с «во что ты оделся?!», «кем ты станешь?!», то не ждите чуда. Там не растёт здравый смысл. Там растёт злость.
И вот он — сценарий: дома гнобят — на улице он гнобит других. Дома унижают — находит «своих» и становится частью стаи, которая унижает кого-то еще. Это банальный перенос боли. И самое страшное — подросток уже живёт в будущем, которое ему нарисовали: «всё равно вырастешь никем». Он в него поверил. И тогда действительно — терять уже нечего.
Вопрос не в том, как вырвать ребёнка из субкультуры. Вопрос в том, что вы вообще вложили внутрь него до того, как туда его втянули.
Что делать, если ваш ребёнок уже в субкультуре?
Для начала — остановитесь не на нём, а на себе.
Забудьте на секунду про символику, друзей, внешний вид и Telegram-чаты. Вместо этого задайте себе один-единственный, но болезненный вопрос: что он ищет там, чего не получил от меня?
Субкультура — это зеркало. И если оно отражает агрессию, холод или равнодушие, то, возможно, именно это он получал дома. Вам нужно не воевать с его образом жизни, а понять, какие установки субкультуры вдруг оказались ближе и понятнее, чем ваши собственные слова, взгляды и принципы.
Нет быстрых решений. Это не перелистывание страницы.
Ваша задача — не спасать ребёнка из «опасной среды», а начать разговаривать с ним так, чтобы он вообще захотел вас услышать. Спросите себя честно: что я о нём думаю? Не на публике, не на собраниях, а внутри себя, по-настоящему. Потому что именно это — и есть его главный ориентир.
Хочешь вытащить ребёнка из субкультуры? Тогда сначала перестань воевать с ней.
Не ломайте, не запрещайте, не высмеивайте. Начните с главного — диалога. Спросите не «что это за бред?», а «что ты чувствуешь, когда ты там?». Интересуйтесь искренне: что тебе это даёт? чего ты там ищешь? Не из позиции прокурора. А из позиции взрослого, который не боится услышать правду.
Да, вам может не понравиться ответ. Да, вы можете услышать, что там — тепло, поддержка и ощущение силы. А дома — критика, страх и одиночество. И вот тут будет самый трудный момент — принять это, не обвиняя его и не обесценивая себя. Потому что как только вы снова скажете «ерунда это всё, подстригись и перестань позориться», — он уйдёт. Глубже, дальше, злее.
Это не значит, что вам нужно притворяться, будто вам нравится его чёрный макияж или ленты на ногтях. Нет. Это значит, что вы признаёте: за этим образом стоит не эпатаж, а живая боль. И жажда быть увиденным.
И да, это путь не на вечер. Иногда — на годы. Вы столкнётесь с его злостью. Он может сорваться, накричать, обвинить. Но именно в этот момент вы должны остаться — устойчивыми, принимающими, живыми. Вы — его безопасный контейнер. Его шанс. Его дом.
Не субкультура забирает детей. Их уводит ощущение, что дома их не ждали.
И ещё одна важная вещь, о которой часто забывают — подростку критически необходимо ощущать себя успешным.
Смыслом. Авторитетом. Кем-то, кем восхищаются. И если в своей субкультуре он наконец-то почувствовал себя кем-то — отбирать это вслепую опасно. Это всё равно что сорвать маску кислорода, не предложив ничего взамен.
Запретами и угрозами вы не убьёте субкультуру. Вы просто добьёте самооценку. И тогда вместо дерзкого “Рёдана” будет депрессия, апатия, пустой взгляд и желание исчезнуть.
Прежде чем что-то забирать — дайте что-то более весомое. Не спорт, если он ненавидит бег. Не кружок ради галочки. А точку, где он сможет чувствовать себя нужным, значимым, живым. И найти это можно только через диалог. Через интерес. Через уважение к его внутреннему миру.
И да, это сложно. Но у родительства, если честно, вообще нет лёгких путей.
А теперь — самое трудное. Начните с себя.
Если ребёнок ушёл в тёмную субкультуру — посмотрите честно: а куда ушли вы? В хроническую усталость? В тревожные новости? В одиночество на кухне с телефоном? Когда ребёнок сбивается с пути, он часто просто отыгрывает ту боль, которую вы сами всю жизнь носите в себе молча. Это не обвинение. Это приглашение к правде.
Потому что раненая мать не может быть надёжной. Потому что если у самой нет опоры — её нечем дать. И если вы хотите, чтобы ребёнок начал меняться, вы должны начать лечить не его, а свою собственную боль.
Да, возможно, вам и самим не к кому прийти. Некому рассказать, как страшно и больно. Но с этого момента вы можете спросить себя: а как я могу позаботиться о себе? где моя точка восстановления? что мне нужно, чтобы снова стать живой?
Когда исцеляется мать — не надо больше спасать ребёнка. Он почувствует: дом — жив. Значит, можно вернуться.
В конце концов, всё сводится к одному: мы все ищем место, где нас примут. Где мы можем быть собой и чувствовать свою значимость. И если ребёнок находит это в субкультуре — значит, он не нашёл этого дома. Не потому что не хочет, а потому что не чувствует, что его понимают.
Просто помните: не субкультура разрушает детей, а наша неспособность увидеть и понять их внутренний мир. И если мы не научимся слушать и принимать их, они уйдут туда, где их услышат. Где их не осудят, а примут.
Будьте тем домом, куда они всегда смогут вернуться. И тогда никакая субкультура не будет им так важна.
