Ответы из Европейского банка реконструкции и развития. 
Информация.
Я, Наталья Русинова и её ПОДРУГА Анна. Могу сказать, что Наталья Русинова, за ОТЛИЧНУЮ УЧЁБУ в нашей Английской СПЕЦИАЛЬНОЙ ШКОЛЕ, БЫЛА НАГРАЖДЕНА Поездкой в Англию по ОБМЕНУ МЕЖДУ ШКОЛАМИ УЧЕНИКАМИ и, жила в АНГЛИЙСКОЙ СЕМЬЕ.
Информация.
Я и Григорий Андреевич Лященко — ВЫПУСКНИК Английской СПЕЦИАЛЬНОЙ ШКОЛЫ, в которой НАМ ПРЕПОДАВАЛИ Английский ЯЗЫК ЖЕЛЕЗНОЙ ЛЕДИ — Маргаретт Тетчер.
Информация.
Когда Мы с Григорием, учились в Английской специальной школе №34, то однажды вместе с нашими Дамами играли в ТАКСИ. Мы возили по моей большой комнате наших дам на Креслах. и Григорий тогда ПОГНУЛ КЛЮЧ от моей стенки «Коперник». Спустя годы, мы с Григорием оказались в Коммерческой структуре в которую пришли разными путями и НЕ ДАЛИ Обмануть Руководство Коммерческой структуры представителями КАЗАХСТАНА, просившим у Коммерческой структуры ПОСТАВКУ НЕФТИ В КАЗАХСТАН под ЗАЛОГ СКРИПКИ СТРАДИВАРИ НЕ ИМЕЮЩЕЙ ЦЕНЫ.
Информация.
Информация.
Информация.
Информация.
Информация.
Когда я после проведённой НАМИ с Григорием Андреевичем Лященко РАБОТЫ, пытался ВЗЫСКАТЬ ДЕНЬГИ с Руководителя Коммерческой структуры, которого МЫ НЕ ДАЛИ ОБМАНУТЬ, суд МНЕ ОТКАЗАЛ.
Информация.
Информация.
И Удивляться лично МНЕ НЕ ПРИХОДИТЬСЯ, так как до моего Иска в России, ЕПСЧ (Рассматривал дело СКОРОБОГАТЫХ).
ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
ПЕРВАЯ СЕКЦИЯ
ДЕЛО «СКОРОБОГАТЫХ (SKOROBOGATYKH) ПРОТИВ
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ»
(Жалоба N 4871/03)
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
(Страсбург, 22 декабря 2009 года)
———————————
<*> Перевод на русский язык Николаева Г.А.
По делу «Скоробогатых против Российской Федерации» Европейский суд по правам человека (Первая секция), заседая Палатой в составе:
Нины Ваич, Председателя Палаты,
Анатолия Ковлера,
Элизабет Штейнер,
Ханлара Гаджиева,
Сверре Эрика Йебенса,
Джорджио Малинверни,
Георга Николау, судей,
а также при участии Серена Нильсена, Секретаря Секции Суда,
заседая за закрытыми дверями 3 декабря 2009 г.,
вынес в указанный день следующее Постановление:
1. Дело было инициировано жалобой N 4871/03, поданной против Российской Федерации в Европейский суд по правам человека (далее — Европейский суд) в соответствии со статьей 34 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Конвенция) гражданином Российской Федерации Сергеем Дмитриевичем Скоробогатых (далее — заявитель) 15 ноября 2003 г.
2. Интересы заявителя, которому была предоставлена юридическая помощь, представляли О. Преображенская и К. Москаленко, адвокаты, практикующие в г. Москве. Власти Российской Федерации были представлены бывшими Уполномоченными Российской Федерации при Европейском суде по правам человека П.А. Лаптевым и В.В. Милинчук.
3. Заявитель, в частности, утверждал, что он содержался под стражей в бесчеловечных и унижающих достоинство условиях, и что суды двух инстанций не обеспечили его участие в гражданско-правовом разбирательстве в связи с требованием о компенсации ущерба, причиненного содержанием под стражей в таких условиях.
4. 19 января 2007 г. Председатель Первой секции коммуницировал жалобу властям Российской Федерации. В соответствии с пунктом 3 статьи 29 Конвенции было также решено рассмотреть данную жалобу одновременно по вопросу приемлемости и по существу.
5. Власти Российской Федерации возражали против одновременного рассмотрения жалобы по вопросу приемлемости и по существу. Рассмотрев возражения властей Российской Федерации, Европейский суд отклонил их.
6. Заявитель родился в 1966 году и отбывает срок лишения свободы в Калининградской области.
A. Условия содержания под стражей
7. 16 марта 1998 г. заявитель был задержан по подозрению в незаконном хранении наркотических средств. С 16 марта по 30 декабря 1998 г. он содержался в следственном изоляторе N ИЗ-39/1 Калининграда в процессе следствия и суда.
8. Как следует из справки, выданной администрацией следственного изолятора 16 марта 2007 г. и представленной властями Российской Федерации, заявитель содержался в четырех камерах. С 16 марта по 24 апреля 1998 г. он содержался в камере N 29, которая имела площадь 7,7 кв. м. С 24 апреля по 15 июня 1998 г. он был помещен в камеру N 145, которая имела площадь 7,9 кв. м. С 15 июня по 26 августа 1998 г. он содержался в камере N 8, которая имела площадь 7,8 кв. м. Наконец, с 26 августа по 29 декабря 1998 г. он содержался в камере N 4/19, которая имела площадь 14 кв. м. Согласно властям Российской Федерации сведения о числе заключенных, содержавшихся в одной камере с заявителем, отсутствуют, поскольку документы уничтожены. Власти Российской Федерации, ссылаясь на ту же справку, также утверждали, что заявитель имел индивидуальную койку и постельные принадлежности.
9. Заявитель не оспаривал размеров камер и сроков содержания в них. Он утверждал, что камеры следственного изолятора всегда были переполнены. Число коек в камерах было недостаточным, и заключенные должны были спать по очереди. В камере N 29 находилось шесть кроватей, хотя там содержались 12 заключенных. В камере N 145 было 10 — 11 заключенных, которые использовали четыре кровати. Ему не выдавались постельные принадлежности в течение всего времени, когда он содержался в камере N 29, он должен был спать на металлической сетке кровати. Позднее его родственники передали ему матрац, одеяло, подушку, простыни и наволочку.
2. Санитарно-гигиенические условия
10. Со ссылкой на справки, выданные администрацией следственного изолятора 16 и 27 марта 2007 г., власти Российской Федерации представили следующее описание камер, в которых содержался заявитель. Окна были застеклены и имели вентиляционные отверстия, которые можно было держать открытыми. Все камеры были оборудованы механической и вытяжной вентиляцией. Когда заключенные выводились на прогулку, дверные вентиляционные отверстия камер также оставлялись открытыми, что обеспечивало дополнительную циркуляцию воздуха. Центральное отопление поддерживало адекватную температуру 18 °C. Освещение камер было постоянно включено, что обеспечивало постоянный контроль поведения заключенных, содержавшихся в камерах, и предупреждало столкновения между ними и иные чрезвычайные ситуации. С 6.00 до 22.00 камеры освещались двумя лампами в 100 ватт каждая, в связи с чем в камерах было достаточно светло. В ночное время камеры освещались менее ярко. Очистка и дезинфекция проводились регулярно, не реже чем раз в месяц. Обработка против грызунов и насекомых проводилась еженедельно. При обнаружении в камерах вшей, клопов, тараканов проводилась дополнительная дезинфекция. Камеры были оборудованы централизованным холодным и горячим водоснабжением и канализацией. Следственный изолятор не ограничивал водопользование заключенных. Туалет был отделен от жилой зоны камеры перегородкой высотой 1 м и функционировал нормально.
11. Заявитель оспаривал описание условий его содержания под стражей, представленное властями Российской Федерации. Что касается справок, выданных властями Российской Федерации, он считал их недостоверным источником информации, поскольку они были выданы спустя девять лет после его пребывания в данном следственном изоляторе. Как утверждает заявитель, окна в камерах были закрыты металлическими ставнями, которые препятствовали доступу свежего воздуха. Ставни были удалены только в 2003 году, во время посещения Европейским комитетом по предупреждению пыток. Камеры изобиловали тараканами, клопами, вшами и другими насекомыми. Они не подвергались очистке. Заключенные располагали только теми дезинфицирующими средствами, которые они получали от родственников. Пища была неудовлетворительного качества. Она раздавалась заключенными, одетыми в грязную одежду. Их руки и ногти были также грязны. Прачечная была всегда закрыта, и заключенные были вынуждены стирать свои простыни в камере. Туалет был отделен от жилой зоны только в камере N 4/19. В остальных камерах заключенные вынуждены были вывешивать занавеску, сделанную из старой простыни, чтобы отделить туалетную зону. В камерах N 29 и 145 туалеты были сломаны и постоянно протекали. В камере N 8 туалет был изготовлен в Германии до Второй мировой войны. Мебель в камерах была немногочисленной и сломанной. Практически отсутствовал запас горячей воды. Яркий свет никогда не выключался. Из-за отсутствия вентиляции в камерах летом было удушающе жарко. Заявитель также утверждал, что вследствие содержания под стражей в таких условиях он заболел кожными заболеваниями — псориазом и экземой. Он также страдал психическим расстройством и депрессией.
3. Доступность душа и ежедневных прогулок
12. Как утверждает заявитель, ежедневная прогулка не превышала часа. Она осуществлялась в небольшом дворе площадью 7 кв. м. Вследствие большого числа заключенных, выводившихся во двор, передвижение было практически невозможным. Во дворе также отсутствовали скамейки. Все были вынуждены стоять без движения.
13. Заявитель также утверждал, что с 16 марта по 24 апреля 1998 г. администрация ввела режим карантина в камере, после того как один из заключенных заболел гепатитом. В этот период заключенным не разрешалось пользоваться душем. После окончания карантина заявитель мог пользоваться душем очень редко, не чаще чем раз в 12, 15 или 20 дней. Душевые комнаты были всегда переполнены, и вода была слишком холодной или слишком горячей, чтобы можно было как следует вымыться.
14. Власти Российской Федерации отрицали, что заключенный, страдающий гепатитом, когда-либо содержался в одной камере с заявителем. Ограничения пользования душем также отсутствовали.
B. Разбирательство по вопросу о компенсации
15. 23 января 2003 г. заявитель, который в то время отбывал срок лишения свободы, предъявил иск к Министерству финансов России и следственному изолятору N ИЗ-39/1 о возмещении вреда, причиненного предварительным заключением в ужасающих условиях и отсутствием медицинской помощи. Заявитель требовал компенсации морального вреда в размере 99000 рублей. Он также просил о личном участии в судебном разбирательстве и о назначении адвоката для представления его интересов.
16. В неустановленную дату Центральный районный суд Калининградской области уведомил заявителя о том, что применимое законодательство не предусматривает личного участия осужденных в судебных разбирательствах, затрагивающих их гражданские права и обязанности. Суд также разъяснил заявителю его право представлять объяснения в письменной форме и/или назначить представителя и сообщил дату и время рассмотрения дела.
17. 22 апреля 2003 г. районный суд рассмотрел дело в отсутствие заявителя. Ответчики присутствовали. Они дали устные пояснения суду и представили письменные доказательства. Суд отклонил требования заявителя полностью. Во-первых, суд признал, что в период следствия и судебного разбирательства заявитель содержался в переполненных камерах. Проверив историю болезни заявителя, суд установил, что последний получал необходимую медицинскую помощь. Суд исследовал документы, представленные ответчиками в подтверждение того, что условия содержания заявителя под стражей соответствовали применимым стандартам, и отклонил остальные требования заявителя как необоснованные. Наконец, суд отметил, что статьи 1069 и 1070 Гражданского кодекса России неприменимы к настоящему делу, поскольку заявитель содержался под стражей законно.
18. 24 сентября 2003 г. Калининградский областной суд рассмотрел жалобу заявителя на Решение от 22 апреля 2003 г. в его отсутствие. Суд кассационной инстанции отметил, что переполненность следственного изолятора была вызвана объективными причинами и не влекла гражданско-правовую ответственность ответчиков, хотя последние признали, что следственный изолятор был переполнен. Суд оставил указанное Решение без изменения, отметив, что 1) нижестоящий суд не был обязан обеспечивать заявителю бесплатную юридическую помощь и что 2) заявитель был надлежащим образом уведомлен о дате и времени судебного заседания и имел возможность привлечь представителя, который участвовал бы в разбирательстве от его имени.
II. Применимое национальное законодательство и практика
A. Условия содержания под стражей
19. Подозреваемые и обвиняемые обеспечиваются бесплатным питанием, достаточным для поддержания здоровья и сил по нормам, определяемым Правительством Российской Федерации (статья 22 Федерального закона «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» от 15 июля 1995 г. — «Закон»). Подозреваемым и обвиняемым создаются бытовые условия, которые отвечают требованиям гигиены и санитарии. Им предоставляются индивидуальное спальное место, постельные принадлежности, посуда и средства гигиены <*>. Каждый заключенный должен располагать не менее чем 4 кв. м личного пространства в камере <**> (статья 23 Закона).
———————————
<*> Буквально — «туалетная бумага, а также по их просьбе в случае отсутствия на их лицевых счетах необходимых средств индивидуальные средства гигиены (как минимум мыло, зубная щетка, зубная паста (зубной порошок), одноразовая бритва (для мужчин), средства личной гигиены (для женщин)» (прим. переводчика).
<**> Буквально — «норма санитарной площади в камере на одного человека устанавливается в размере четырех квадратных метров» (прим. переводчика).
20. Вред, причиненный личности или имуществу гражданина, подлежит возмещению в полном объеме лицом, причинившим вред (пункт 1 статьи 1064 Гражданского кодекса Российской Федерации — «ГК»). За вред, причиненный гражданину в результате незаконных действий (бездействия) государственных органов либо должностных лиц этих органов, несут ответственность этот орган или должностное лицо (статья 1069 ГК). Вред возмещается за счет казны Российской Федерации или казны субъекта Российской Федерации.
C. Положения об участии в деле
21. Граждане вправе вести свои дела в суде лично или через представителей (пункт 1 статьи 48 Гражданского процессуального кодекса, действующего с 1 февраля 2003 г. — «ГПК»). Суд может назначить адвоката в качестве представителя в случае отсутствия представителя у ответчика, место жительства которого неизвестно (статья 50 ГПК). Юридическая помощь гражданам Российской Федерации, среднедушевой доход которых ниже величины прожиточного минимума, оказывается бесплатно в следующих случаях: истцам — по рассматриваемым делам о взыскании алиментов, пенсионных выплат, возмещении вреда, причиненного повреждением здоровья (пункт 1 статьи 26 Закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации», действующего с 31 мая 2002 г.) <*>.
———————————
<*> Законом предусмотрены и другие случаи бесплатного оказания юридической помощи (прим. переводчика).
22. При необходимости участия в следственных действиях в качестве свидетеля, потерпевшего, подозреваемого (обвиняемого) осужденные к лишению свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии, воспитательной колонии или тюрьме могут быть оставлены в следственном изоляторе либо переведены в следственный изолятор из указанных исправительных учреждений (статья 77.1 Уголовно-исполнительного кодекса, действующего с 8 января 1997 г.). Кодекс не предусматривает возможности участия осужденного в гражданском разбирательстве в качестве истца или ответчика.
23. В ряде случаев Конституционный Суд рассматривал жалобы осужденных, чьи ходатайства о доставлении в заседание суда по гражданским делам отклонялись судами. Он последовательно отказывал в принятии жалоб к рассмотрению, указывая, что оспариваемые положения Гражданского процессуального кодекса и Уголовно-исполнительного кодекса сами по себе не ограничивают доступ осужденного к правосудию. При этом он подчеркивал, что осужденному должна быть предоставлена возможность доведения до суда своей позиции по соответствующему делу путем допуска к участию в деле его представителей, а также иным предусмотренным законом способом. При необходимости судебное заседание может быть проведено по месту отбывания этим лицом наказания, или суду, к подсудности которого относится исправительная колония, может быть поручено получить объяснения заявителя или совершить иные процессуальные действия (Определения N 478-О от 16 октября 2003 г., N 335-О от 14 октября 2004 г. и N 94-О от 21 февраля 2008 г.).
I. Предполагаемое нарушение статьи 3 Конвенции
24. Заявитель жаловался на то, что содержался под стражей в ужасающих условиях с 16 марта по 30 декабря 1998 г. в следственном изоляторе N ИЗ-39/1 Калининграда в нарушение статьи 3 Конвенции, которая предусматривает следующее:
«Никто не должен подвергаться ни пыткам, ни бесчеловечному или унижающему достоинство обращению или наказанию».
25. Заявитель утверждал, что он пытался получить возмещение за нарушение своих прав, которые предусмотрены статьей 3 Конвенции, путем подачи жалобы о возмещении ущерба за бесчеловечные условия его содержания под стражей. Однако он не добился результата.
26. Власти Российской Федерации признали, что заявитель прибегнул к одному из внутренних средств правовой защиты, доступных ему в связи с его жалобой. Тем не менее, по их мнению, он обратился в национальные суды только спустя четыре года после того, как срок содержания его под стражей истек, и гражданское разбирательство, возбужденное заявителем, не должно приниматься во внимание в связи с истечением шестимесячного срока для подачи жалобы. Они утверждали, что шестимесячный срок для подачи жалобы должен исчисляться с 30 декабря 1998 г., когда срок содержания заявителя под стражей истек. Следовательно, заявитель подал жалобу по истечении установленного срока, и жалоба должна быть отклонена в соответствии с пунктами 1 и 4 статьи 35 Конвенции.
a) Наличие у Европейского суда компетенции для рассмотрения жалобы
27. Европейский суд, прежде всего, отмечает, что заявитель жаловался на условия содержания под стражей в период с 16 марта по 30 декабря 1998 г. Однако Европейский суд рассмотрит жалобу только в отношении того периода, который относится к его компетенции ratione temporis <*> после вступления в силу Конвенции в отношении Российской Федерации 5 мая 1998 г.
———————————
<*> Ratione temporis (лат.) — «ввиду обстоятельств, связанных с временем», критерий времени, применяемый при оценке приемлемости жалобы Европейским судом (прим. переводчика).
b) Соблюдено ли заявителем правило шестимесячного срока
28. В связи с доводом властей Российской Федерации о том, что заявитель подал жалобу на условия содержания под стражей спустя более чем четыре года после истечения срока его заключения и его жалоба в национальные суды не должна приниматься во внимание для целей правила шестимесячного срока, Европейский суд должен определить, с какой именно даты должен исчисляться шестимесячный срок в настоящем деле.
29. Обычно течение шестимесячного срока начинается с момента вынесения Окончательного решения в процессе исчерпания национальных средств правовой защиты. Однако в отсутствие этих средств шестимесячный срок начинается с того дня, когда были произведены действия или приняты меры, являющиеся предметом жалобы. Особый подход может применяться в исключительных случаях, когда заявитель вначале воспользовался средством правовой защиты и только затем узнал или был уведомлен об обстоятельствах, в связи с которыми это средство оказалось неэффективным. В таких делах Европейский суд полагает, что для целей пункта 1 статьи 35 может быть целесообразным исчисление шестимесячного срока с того дня, когда заявитель впервые узнал или должен был узнать о таких обстоятельствах (см., в частности, Решение Комиссии по правам человека от 15 мая 1995 г. по делу «Лачин против Турции» ({Lacin} <*> v. Turkey), жалоба N 23654/94).
———————————
<*> Здесь и далее по тексту слова на национальном языке набраны латинским шрифтом и выделены фигурными скобками.
30. Соответственно, задача Европейского суда в настоящем деле является двуединой. Во-первых, Европейский суд должен решить, составляет ли иск заявителя о возмещении ущерба эффективное средство правовой защиты в отношении предполагаемого нарушения его прав. Во-вторых, если Европейский суд установит, что этот иск не обеспечивал адекватное и эффективное возмещение ущерба заявителю, он должен рассмотреть, соблюдено ли последним правило шестимесячного срока.
31. Европейский суд отмечает, что ранее в большом количестве дел он устанавливал, что обращение в суд о возмещении ущерба в связи с предположительно бесчеловечными и унижающими достоинство условиями содержания под стражей не может рассматриваться в качестве эффективного внутреннего средства правовой защиты (см., например, Постановление Европейского суда от 12 марта 2009 г. по делу «Александр Макаров против Российской Федерации» (Aleksandr Makarov v. Russia), жалоба N 15217/07, § 76 — 91). Рассматривая материалы, предоставленные властями Российской Федерации, Европейский суд отмечает, что они не представили ни одного факта или довода, способных убедить Европейский суд прийти к иному заключению в настоящем деле. Хотя национальные суды приняли и рассмотрели жалобы заявителя в двух инстанциях, этот факт сам по себе не может быть достаточным, чтобы считать судебный способ защиты, избранный заявителем, эффективным средством правовой защиты. Установив правдивость слов заявителя о переполненности камер, в которых он содержался под стражей, суды, тем не менее, отклонили его требования о возмещении ущерба, установив, что несоблюдение властями соответствующих национальных стандартов для условий содержания под стражей не является незаконным.
32. Европейский суд полагает, что способ, которым национальные суды толковали и применяли соответствующие положения Гражданского кодекса России, лишал иск заявителя о возмещении ущерба к должностным лицам шансов на удовлетворение. Следовательно, этот иск не может рассматриваться в качестве эффективного средства правовой защиты в отношении предполагаемого нарушения. При таких обстоятельствах Европейский суд должен установить, с какого момента заявитель узнал или должен был узнать об этом, чтобы решить, соответствует ли его жалоба правилу шестимесячного срока.
33. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Европейский суд не усматривает в объяснениях сторон оснований для вывода о том, что в течение четырех лет после окончания в декабре 1998 г. срока предварительного заключения заявителя он знал или должен был знать о бесполезности иска о возмещении ущерба, причиненного условиями содержания его под стражей. В течение всего этого периода заявитель был лишен свободы, отбывая тюремное заключение в отсутствие легкого доступа к юридической помощи. Европейский суд находит разумным, что заявитель, даже при том, что он не действовал безотлагательно, вначале попытался получить возмещение в связи с нарушением его прав на национальном уровне и только после того, как его иск был отклонен в последней инстанции Калининградским областным судом 24 сентября 2003 г., он подал жалобу в Европейский суд 15 ноября 2003 г. (см. противоположный пример в упоминавшемся выше Решении Комиссии по правам человека по делу «Лачин против Турции», где Комиссия признала, что жалоба заявителя подана по истечении срока, поскольку он воспользовался национальным средством правовой защиты, о неэффективности которого он узнал от адвоката, который помогал ему готовить жалобу в Комиссию).
34. Учитывая вышеизложенное, Европейский суд заключает, что, подавая жалобу на условия содержания его под стражей 15 ноября 2003 г., заявитель не нарушил правило шестимесячного срока, а жалоба не может быть отклонена в соответствии с пунктом 4 статьи 35 Конвенции. Европейский суд также отмечает, что она не является явно необоснованной в значении пункта 3 статьи 35 Конвенции и не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям. Следовательно, жалоба должна быть объявлена приемлемой.
35. Власти Российской Федерации утверждали, что условия содержания заявителя под стражей в следственном изоляторе были удовлетворительными и находились в соответствии с национальными нормами и стандартами. Они основывали свои утверждения на справках, предоставленных администрацией следственного изолятора от 16 и 27 марта 2007 г., поскольку подлинники документов были уничтожены в марте 2005 г. по истечении установленного для их хранения срока.
36. Заявитель поддержал свою жалобу. Он отмечал, что условия содержания под стражей в следственном изоляторе N ИЗ-39/1 Калининграда были предметом многочисленных жалоб, поданных в Европейский суд ранее.
37. Европейский суд напоминает, что статья 3 Конвенции гарантирует одну из важнейших ценностей демократического общества. Конвенция абсолютно исключает пытку и бесчеловечное или унижающее достоинство обращение и наказание, независимо от поведения потерпевшего (см., в частности, Постановление Большой палаты по делу «Лабита против Италии» (Labita v. Italy), жалоба N 26772/95, § 119, ECHR 2000-IV). Европейский суд последовательно подчеркивал, что страдание и унижение должны в любом случае выходить за пределы неизбежного страдания или унижения, присущего данной форме законного обращения или наказания. Меры лишения свободы часто включают такой элемент. В соответствии со статьей 3 Конвенции государство должно обеспечить, чтобы лицо содержалось под стражей в условиях, которые совместимы с уважением его человеческого достоинства, и чтобы порядок и способ исполнения такой меры не подвергали лицо переживаниям и трудностям, интенсивность которых превышает неизбежный уровень страдания, присущий содержанию под стражей (см. Постановление Большой палаты по делу «Кудла против Польши» ({Kudla} v. Poland), жалоба N 30210/96, § 92 — 94, ECHR 2000-XI).
38. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Европейский суд отмечает, что стороны имели разногласия по многим аспектам условий содержания заявителя под стражей. Однако Европейскому суду не обязательно устанавливать правдивость каждого утверждения, поскольку он усматривает признаки нарушения статьи 3 Конвенции на основании представленных фактов, которые государство-ответчик не оспаривает (см. Постановление Европейского суда от 9 апреля 2009 г. по делу «Григорьевских против России» (Grigoryevskikh v. Russia), жалоба N 22/03, § 55).
39. В частности, Европейский суд отмечает, что стороны пришли к согласию по поводу размера камер, в которых содержался заявитель. Европейский суд также подчеркивает, что власти Российской Федерации не оспаривали довод заявителя о переполненности камер, в которых он содержался под стражей. Они только отметили, что соответствующие официальные документы были уничтожены в связи с истечением срока их хранения. Также они не дали никаких комментариев заключению национальных судов о том, что заявитель действительно содержался в переполненных камерах.
40. Европейский суд исходит из того, что власти Российской Федерации представили надлежащие объяснения невозможности предоставить соответствующие официальные документы. Тем не менее Европейский суд соглашается с заявителем, правдивость доводов о переполненности камер которого фактически была установлена национальными судами, признавшими, что камеры в следственном изоляторе, где он содержался, были постоянно переполненными. Периодически доступное пространство камер не превышало 0,78 кв. м на человека. К тому же количество кроватей было недостаточным, и заявитель должен был спать поочередно с другими заключенными. Учитывая, что заявитель имел всего один час в день на прогулку, он находился в таких условиях практически в течение всего дня на протяжении приблизительно восьми месяцев.
41. Европейский суд напоминает, что независимо от причин переполненности государство-ответчик несет обязанность по организации своей пенитенциарной системы таким образом, чтобы обеспечить уважение достоинства заключенных, какие бы финансовые или материально-технические затруднения ни возникали (см. Постановление Европейского суда от 1 июня 2006 г. по делу «Мамедова против Российской Федерации» (Mamedova v. Russia), жалоба N 7064/05, § 63, и Постановление Европейского суда от 10 мая 2007 г. по делу «Бенедиктов против России» (Benediktov v. Russia, жалоба N 106/02, § 37).
42. Европейский суд неоднократно устанавливал нарушение статьи 3 Конвенции в связи с необеспечением заключенных достаточным личным пространством (см., в частности, Постановление Европейского суда по делу «Калашников против Российской Федерации» (Kalashnikov v. Russia), жалоба N 47095/99, § 97 и последующие; Постановление Европейского суда по делу «Худоеров против Российской Федерации» (Khudoyorov v. Russia), жалоба N 6847/02, § 104 и последующие, ECHR 2005-Х; Постановление Европейского суда от 16 июня 2005 г. по делу «Лабзов против Российской Федерации» (Labzov v. Russia), жалоба N 62208/00, § 44 и последующие; Постановление Европейского суда от 20 января 2005 г. по делу «Майзит против Российской Федерации» (Mayzit v. Russia), жалоба N 63378/00, § 39 и последующие; Постановление Европейского суда от 2 июня 2005 г. по делу «Новоселов против Российской Федерации» (Novoselov v. Russia), жалоба N 66460/01, § 41 и последующие).
43. Принимая во внимания прецеденты, имеющиеся по данному вопросу, и материалы, представленные сторонами, Европейский суд отмечает, что власти Российской Федерации не привели каких-либо фактов или доводов для отступления в данном деле от ранее сделанных выводов. Хотя в настоящем деле нет указания на то, что должностные лица имели намерение оскорбить или унизить заявителя, Европейский суд полагает, что тот факт, что заявителю пришлось жить, спать и пользоваться туалетом в одной камере с таким числом заключенных в течение почти восьми месяцев, сам по себе являлся достаточным для того, чтобы причинить переживания или трудности в степени, превышающей неизбежный уровень страданий, присущий лишению свободы, и вызвать у заявителя чувства страха, страдания и неполноценности, которые могли оскорбить и унизить его.
44. Следовательно, имело место нарушение статьи 3 Конвенции в отношении условий содержания заявителя под стражей в следственном изоляторе N ИЗ-39/1 в Калининграде с 5 мая по 30 декабря 1998 г., которые являлись бесчеловечными и унижающими человеческое достоинство в значении этой статьи.
45. Учитывая вышеизложенное, Европейский суд не считает необходимым рассматривать оставшиеся доводы сторон, касающиеся санитарных и гигиенических условий камер, где содержался заявитель.
II. Предполагаемое нарушение статьи 13 Конвенции
в отношении условий содержания заявителя под стражей
46. Заявитель жаловался на то, что не располагал какими бы то ни было внутренними средствами правовой защиты в связи с нарушением его прав, установленных статьей 13 Конвенции. Он ссылался на статью 13 Конвенции, которая предусматривает следующее:
«Каждый, чьи права и свободы, признанные в настоящей Конвенции, нарушены, имеет право на эффективное средство правовой защиты в государственном органе, даже если это нарушение было совершено лицами, действовавшими в официальном качестве».
47. Европейский суд считает, что жалоба заявителя не является явно необоснованной в значении пункта 3 статьи 35 Конвенции и не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям. Следовательно, жалоба должна быть объявлена приемлемой.
48. Власти Российской Федерации отмечали, что заявитель располагал превентивными и компенсаторными эффективными внутренними средствами правовой защиты. В подтверждение этого они представили копии судебных решений, принятых в отношении жалоб и исков заключенных, предъявленных против следственных изоляторов, где они содержались под стражей. В частности, они представили копию Окончательного решения от 26 апреля 1999 г., согласно которому П. была присуждена компенсация морального вреда, причиненного во время пребывания в переполненных камерах следственного изолятора N ИЗ-35/1 в Калининградской области, в размере 1000 рублей. Они также представили копию Окончательного решения от 16 апреля 2003 г., в соответствии с которым З. была присуждена компенсация морального вреда за недостаточное медицинское обслуживание во время его содержания под стражей в размере 7000 рублей. По мнению властей Российской Федерации, заявитель имел возможность в течение периода содержания его под стражей направить свои жалобы в администрацию следственного изолятора или прокурору. Кроме того, он мог обжаловать предполагаемую неспособность администрации следственного изолятора обеспечить адекватные условия содержания его под стражей в соответствии с законом. Заявитель, однако, не воспользовался подобными средствами. Вместо этого он избрал другой способ, который заключался в предъявлении иска о возмещении ущерба к государственным органам уже после того, как срок содержания его под стражей в следственном изоляторе истек. Национальные суды тщательно рассмотрели его жалобы и приняли законные и обоснованные решения. Соответственно, права заявителя, предусмотренные статьей 13 Конвенции, не были нарушены.
49. Заявитель поддержал свою жалобу. Он утверждал, что его иск о возмещении ущерба, предъявленный в связи с содержанием его под стражей в ужасающих условиях, не принес результатов. Что касается копий судебных актов, представленных властями Российской Федерации, он охарактеризовал их как исключение, а не правило. В любом случае, по его мнению, компенсация, присужденная истцам в этих делах, не была значительной, чтобы считаться адекватным возмещением за нарушение их прав.
50. Европейский суд напоминает, что статья 13 Конвенции гарантирует доступность на уровне страны средства правовой защиты, направленного на обеспечение предусмотренных Конвенцией прав и свобод, в какой бы форме они ни были закреплены в национальном правопорядке. Статья 13 Конвенции требует наличия внутренних средств правовой защиты для рассмотрения по существу «доказуемой жалобы» в соответствии с Конвенцией и предоставления соответствующего возмещения (см., в частности, упоминавшееся выше Постановление Большой палаты по делу «Кудла против Польши», § 157). Объем обязательств по статье 13 Конвенции различен в зависимости от характера жалобы заявителя в соответствии с Конвенцией. Тем не менее средство правовой защиты, предусмотренное статьей 13 Конвенции, должно быть «эффективным» как практически, так и на законодательном уровне.
51. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Европейский суд, прежде всего, отмечает, что уже рассмотрел довод властей Российской Федерации об иске о возмещении ущерба, предъявленном заявителем в отношении условий содержания его под стражей в следственном изоляторе, установив, что он не может рассматриваться как адекватное и эффективное средство правовой защиты (см. § 31 и 32 настоящего Постановления).
52. Что касается мнения властей Российской Федерации о том, что заявитель мог подать свои жалобы в администрацию следственного изолятора или прокурору или обжаловать в суд неспособность администрации обеспечить соблюдение действующего законодательства, Европейский суд напоминает, что он уже устанавливал нарушение статьи 13 Конвенции в большом числе дел против Российской Федерации в связи с неэффективностью указанных средств правовой защиты (см., например, Постановление Европейского суда от 10 мая 2007 г. по делу «Бенедиктов против России» (Benediktov v. Russia), жалоба N 106/02, § 29).
53. Принимая во внимания прецеденты, имеющиеся по данному вопросу, и материалы, представленные сторонами, Европейский суд отмечает, что власти Российской Федерации не привели каких-либо фактов или доводов для отступления в данном деле от ранее сделанных выводов.
54. Соответственно, имело место нарушение статьи 13 Конвенции в связи с отсутствием эффективных внутренних средств правовой защиты для обжалования заявителем условий содержания его под стражей.
III. Предполагаемое нарушение статьи 6 Конвенции
55. Заявитель жаловался на то, что ему было отказано в возможности участвовать в гражданском судебном разбирательстве. Он ссылался на пункт 1 статьи 6 Конвенции, которая в соответствующей части предусматривает:
«Каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях… имеет право на справедливое… разбирательство дела… судом…».
56. Европейский суд считает, что жалоба заявителя не является явно необоснованной в значении пункта 3 статьи 35 Конвенции. Он также отмечает, что жалоба не является неприемлемой по каким-либо другим основаниям. Следовательно, жалоба должна быть объявлена приемлемой.
57. Власти Российской Федерации утверждали, что согласно закону заявитель, который в то время отбывал наказание в виде лишения свободы, не имел права на личное присутствие на судебном слушании, где рассматривались его гражданские права и обязанности, или на бесплатную юридическую помощь. Интересы правосудия также не требовали обеспечения ему юридического представительства. Соответственно, решение национальных судов рассмотреть дело заявителя в его отсутствие было принято в соответствии с применимым национальным законодательством. Суды надлежащим образом известили заявителя о дате и времени судебного слушания и о его процессуальных правах, включая право на привлечение представителя для защиты его интересов в его отсутствие и право ходатайствовать перед судом о содействии в сборе доказательств. Тем не менее заявитель решил не использовать эти права. Суды внимательно рассмотрели требования заявителя и доводы стороны ответчиков в соответствии с правилами гражданского процесса. По мнению властей Российской Федерации, тот факт, что заявитель не присутствовал лично в суде, не повлиял на результат разбирательства. Принцип равенства сторон также не был нарушен.
58. Заявитель поддержал свою жалобу. По его мнению, для соблюдения принципа равенства сторон его участие в слушании имело существенное значение. Уклонение национальных судов от обеспечения его участия в разбирательстве лишило его возможности эффективно использовать свои права. Он не имел возможности представлять или оценивать доказательства, подавать ходатайства и возражения по делу. Он не имел финансовой возможности привлечь адвоката для представления его интересов. В любом случае характер его требований делал обязательным его личное присутствие для их надлежащего рассмотрения.
59. Европейский суд напоминает, что принцип состязательности и равенства сторон, который является одним из признаков более широкого понятия справедливого судебного разбирательства, означает, что каждой стороне должна быть предоставлена разумная возможность знать позицию другой стороны и представленные ею доказательства и высказывать свое мнение о них, а также представлять свое дело в условиях, которые не ставят его в существенно неблагоприятное положение в отношении противной стороны (см. Постановление Европейского суда от 3 марта 2000 г. по делу «Крчмарж и другие против Чехии» ({Krcmar} and Others v. Czech Republic), жалоба N 35376/97, § 39; и Постановление Европейского суда от 27 октября 1993 г. по делу «Домбо Бехер Б.В. против Нидерландов» (Dombo Beheer B.V. v. Netherlands), § 33, Series A, N 274). Европейский суд ранее устанавливал нарушение права на «публичное и справедливое разбирательство» в деле, в котором российский суд, отказав в личном участии содержавшихся под стражей заявителей, которые хотели сделать устные заявления по их иску о защите чести и достоинства, не рассмотрел иные правовые возможности для обеспечения их эффективного участия в разбирательстве (см. Постановление Европейского суда от 23 октября 2008 г. по делу «Хужин и другие против Российской Федерации» (Khuzhin and Others v. Russia), жалоба N 13470/02, § 53 и последующие). Он также установил нарушение статьи 6 Конвенции в деле, в котором российский суд отказал в обеспечении явки заключенного истца, который желал дать объяснения в устной форме относительно своего утверждения о том, что он подвергся жестокому обращению со стороны милиции. Несмотря на то что заявитель в этом деле был представлен женой, Европейский суд счел имеющим значение, что его требование было в существенной степени основано на его личном опыте и его объяснения могли, таким образом, стать «важной частью представления истцом своего дела и, по сути, единственным способом обеспечения состязательного разбирательства» (см. Постановление Европейского суда от 10 мая 2007 г. по делу «Ковалев против Российской Федерации» (Kovalev v. Russia), жалоба N 78145/01, § 37).
60. Европейский суд также отмечает, что статья 6 Конвенции не гарантирует право на личное присутствие в суде по гражданским делам, но предоставляет более широкое право на эффективное представительство лица в суде и возможность пользоваться равенством сторон. Пункт 1 статьи 6 Конвенции оставляет государству свободу выбора способов обеспечения этих прав сторон (см. Постановление Европейского суда по делу «Стил и Моррис против Соединенного Королевства» (Steel and Morris v. United Kingdom), жалоба N 68416/01, § 59 — 60, ECHR 2005-II).
61. Европейский суд отмечает, что Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации предусматривает право истца присутствовать на слушании по его жалобе (см. § 21 настоящего Постановления). Тем не менее ни Гражданский процессуальный кодекс, ни Уголовно-исполнительный кодекс не содержат специальных положений, обеспечивающих подобным правом лиц, содержащихся под стражей, во время предварительного заключения или отбытия ими наказания. В настоящем деле ходатайства заявителя о присутствии в зале суда были отклонены именно на том основании, что национальное законодательство не предусматривает возможности для доставки заключенных из исправительных учреждений в суды, где рассматриваются их гражданские требования.
62. Вопрос об использовании заключенными процессуальных прав в гражданском разбирательстве неоднократно рассматривался Конституционным Судом РФ, который определил несколько способов, с помощью которых их права могли бы обеспечиваться (см. § 23 настоящего Постановления). Он последовательно указывал на представительство как целесообразное решение в случаях, когда сторона разбирательства не может лично явиться в суд по гражданским делам. Учитывая очевидные сложности при транспортировке заключенных из одного места в другое, Европейский суд может в принципе согласиться, что в случаях, когда жалоба не основана на личном опыте истца, представительство заключенного адвокатом не может противоречить принципу равенства сторон.
63. Обращаясь к обстоятельствам настоящего дела, Европейский суд принимает довод властей Российской Федерации о том, что национальные суды действовали в строгом соответствии с правилами гражданского процесса, когда рассматривали иск о возмещении ущерба заявителю. Они надлежащим образом уведомили о его правах, включая право иметь представителя (см. противоположный пример в упоминавшемся выше Постановлении Европейского суда по делу «Хужин и другие против Российской Федерации», § 106 — 109). Однако при данных обстоятельствах Европейский суд не убежден, что присутствие его адвоката в суде могло бы обеспечить эффективное, надлежащее и удовлетворительное изложение дела заявителя.
64. Европейский суд отмечает, что жалобы заявителя по большей части были основаны на его собственном опыте. Европейский суд полагает, что его объяснения, описывающие условия содержания под стражей, о которых только заявитель имел непосредственные сведения, могли составить важную часть изложения дела истца (см. упоминавшееся выше Постановление Европейского суда по делу «Ковалев против Российской Федерации», § 37). Только заявитель мог, давая объяснения лично, обосновать свои жалобы и ответить на вопросы судей при их наличии.
65. Европейский суд также отмечает, что национальные суды отказали заявителю в личном присутствии, ссылаясь на отсутствие правовой нормы, требующей его присутствия в зале суда. В этой связи Европейский суд также принимает к сведению другую возможность, которую имели национальные суды для обеспечения участия заявителя в разбирательстве. Районный суд мог провести заседание в исправительном учреждении, где заявитель отбывал наказание, как указывал Конституционный Суд в одном из своих определений по данному поводу (см. § 23 настоящего Постановления). Тем не менее национальные суды не учли такую возможность.
66. При таких обстоятельствах Европейский суд находит, что национальные суды, отказав в возможности заявителю присутствовать и давать устные пояснения на слушании, лишили его возможности эффективной защиты своих прав.
67. Таким образом, имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции в отношении отсутствия заявителя в национальных судах во время разбирательства гражданского дела.
IV. Другие предполагаемые нарушения Конвенции
68. Наконец, заявитель, ссылаясь на статью 14 Конвенции, жаловался, что ему отказали в личном участии в гражданском разбирательстве только на том основании, что он являлся заключенным.
69. Европейский суд полагает, что данная жалоба фактически повторяет жалобу заявителя на нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции и не образует отдельного вопроса. Следовательно, эта часть жалобы является явно необоснованной в значении пункта 3 статьи 35 Конвенции и должна быть отклонена в соответствии с пунктом 4 статьи 35 Конвенции.
V. Применение статьи 41 Конвенции
70. Статья 41 Конвенции предусматривает:
«Если Европейский суд объявляет, что имело место нарушение Конвенции или Протоколов к ней, а внутреннее право Высокой Договаривающейся Стороны допускает возможность лишь частичного устранения последствий этого нарушения, Европейский суд, в случае необходимости, присуждает справедливую компенсацию потерпевшей стороне».
71. Заявитель требовал 10000 евро или 250000 рублей в качестве компенсации морального вреда.
72. Власти Российской Федерации считали требования заявителя чрезмерными и высказывали мнение, что, если Европейский суд установит нарушение прав заявителя, признание нарушения составляло бы достаточно справедливую компенсацию.
73. Европейский суд отмечает, что установил совокупность серьезных нарушений прав заявителя в настоящем деле. Заявитель провел почти восемь месяцев в бесчеловечных и унижающих достоинство условиях и не имел каких-либо эффективных средств правовой защиты в отношении его жалобы. Он также не имел возможности участвовать в разбирательстве его гражданских требований в суде. При таких обстоятельствах Европейский суд полагает, что страдания и чувство разочарования заявителя не могут быть компенсированы только установлением нарушения. Оценивая указанные обстоятельства на справедливой основе, он присуждает заявителю 5000 евро в качестве компенсации морального ущерба, а также любые налоги, подлежащие начислению на указанную выше сумму.
B. Судебные расходы и издержки
74. Заявитель также требовал компенсации судебных расходов, понесенных во время разбирательства в Европейском суде, без указания конкретной суммы и в отсутствие ходатайства об отнесении ее размера на усмотрение Европейского суда.
75. Власти Российской Федерации считали, что заявитель фактически не просил о компенсации судебных расходов и издержек, поэтому Европейский суд не должен присуждать ее.
76. Согласно прецедентной практике Европейского суда заявитель имеет право на возмещение расходов и издержек только в части, в которой они были действительно понесены, являлись необходимыми и разумными по размеру. В настоящем деле сумма в 850 евро уже была выплачена заявителю в порядке освобождения от оплаты юридической помощи. При таких обстоятельствах Европейский суд не считает необходимым присуждать какую бы то ни было компенсацию по данному основанию.
C. Процентная ставка при просрочке платежей
77. Европейский суд полагает, что процентная ставка при просрочке платежей должна определяться исходя из предельной кредитной ставки Европейского центрального банка плюс три процента.
НА ОСНОВАНИИ ИЗЛОЖЕННОГО СУД ЕДИНОГЛАСНО:
1) признал жалобу в части бесчеловечных и унижающих достоинство условий содержания заявителя под стражей в следственном изоляторе N ИЗ-39/1 в Калининграде, отсутствия эффективных средств правовой защиты в отношении его жалобы на условия содержания его под стражей и уклонения национальных властей от обеспечения участия заявителя в гражданском разбирательстве приемлемой, а в остальной части неприемлемой;
2) постановил, что имело место нарушение статьи 3 Конвенции в отношении условий содержания заявителя под стражей с 5 мая по 30 декабря 1998 г. в следственном изоляторе N ИЗ-39/1 в Калининграде;
3) постановил, что имело место нарушение статьи 13 Конвенции;
4) постановил, что имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции;
5) постановил:
a) что власти государства-ответчика обязаны в течение трех месяцев со дня вступления настоящего Постановления в силу в соответствии с пунктом 2 статьи 44 Конвенции выплатить заявителю 5000 евро (пять тысяч евро) в качестве компенсации морального вреда, подлежащие переводу в рубли по курсу, который будет установлен на день выплаты, а также любые налоги, начисляемые на указанную сумму;
b) что с даты истечения указанного трехмесячного срока и до момента выплаты на эти суммы должны начисляться простые проценты, размер которых определяется предельной кредитной ставкой Европейского центрального банка, действующей в период неуплаты, плюс три процента;
6) отклонил оставшуюся часть требований заявителя о справедливой компенсации.
Совершено на английском языке, уведомление о Постановлении направлено в письменном виде 22 декабря 2009 г. в соответствии с пунктами 2 и 3 правила 77 Регламента Суда.
Председатель Палаты Суда
Нина ВАИЧ
Секретарь Секции Суда
Серен НИЛЬСЕН
EUROPEAN COURT OF HUMAN RIGHTS
FIRST SECTION
CASE OF SKOROBOGATYKH v. RUSSIA
(Application No. 4871/03)
JUDGMENT <*>
(Strasbourg, 22.XII.2009)
———————————
<*> This judgment will become final in the circumstances set out in Article 44 § 2 of the Convention. It may be subject to editorial revision.
In the case of Skorobogatykh v. Russia,
The European Court of Human Rights (First Section), sitting as a Chamber composed of:
Nina {Vajic}, President,
Anatoly Kovler,
Elisabeth Steiner,
Khanlar Hajiyev,
Sverre Erik Jebens,
Giorgio Malinverni,
George Nicolaou, judges,
and {Soren} Nielsen, Section Registrar,
Having deliberated in private on 3 December 2009,
Delivers the following judgment, which was adopted on that date:
1. The case originated in an application (No. 4871/03) against the Russian Federation lodged with the Court under Article 34 of the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms («the Convention») by a Russian national, Mr Sergey Dmitriyevich Skorobogatykh («the applicant»), on 15 November 2003.
2. The applicant, who had been granted legal aid, was represented by Ms O. Preobrazhenskaya and Ms K. Moskalenko, lawyers practising in Moscow. The Russian Government («the Government») were represented by Mr P. Laptev and Ms V. Milinchuk, former Representatives of the Russian Federation at the European Court of Human Rights.
3. The applicant alleged, in particular, that he had been detained in inhuman and degrading conditions and that the courts at two levels of jurisdiction had refused to secure his participation in the civil proceedings concerning his claims for compensation for damage resulting from detention in such conditions.
4. On 19 January 2007 the President of the First Section decided to give notice of the application to the Government. It was also decided to examine the merits of the application at the same time as its admissibility (Article 29 § 3).
5. The Government objected to the joint examination of the admissibility and merits of the application. Having examined the Government’s objection, the Court dismissed it.
I. The circumstances of the case
6. The applicant was born in 1966 and is serving a prison sentence in Kaliningrad Region.
7. On 16 March 1998 the applicant was arrested on suspicion of possession of illegal drugs. From 16 March to 30 December 1998 he was detained in remand prison No. IZ-39/1 in Kaliningrad pending investigation and trial.
8. Pursuant to the certificate issued by the remand prison administration on 16 March 2007 and produced by the Government, the applicant was detained in four cells. From 16 March to 24 April 1998 he was held in cell No. 29, which measured 7.7 square metres. From 24 April to 15 June 1998 he was placed in cell No. 145, which measured 7.9 square metres. From 15 June to 26 August 1998 he was kept in cell No. 8, which measured 7.8 square metres. Lastly, from 26 August to 29 December 1998 he was held in cell No. 4/19, which measured 14 square metres. According to the Government, the information on the numbers of inmates detained in the same cells as the applicant was not available as the documents had been destroyed. The Government, relying on the same certificate, further submitted that at all times the applicant had had an individual bed and bedding.
9. The applicant did not dispute the cell measurements and the period of detention there. He submitted that the cells in the remand prison were always overcrowded. The number of bunk beds in the cells was insufficient and the inmates had to take turns to sleep. There were six beds in cell No. 29, while there were twelve inmates held there. In cell No. 145 there were ten or eleven inmates who had to share four beds. No bedding was provided for him and all the time he had been detained in cell No. 29 he had had to sleep just on the metal mesh of the bunk bed. Then his relatives sent him a mattress, a blanket, a pillow, sheets and a pillow case.
2. Sanitary and hygienic conditions
10. Relying on the certificates issued by the management of the remand prison on 16 and 27 March 2007, the Government provided the following description of the cells where the applicant had been detained. The windows had glass panes and were provided with air vents which could be kept open. Each cell was equipped with mechanical and exhaust ventilation. When the inmates went out for exercise the door vents in the cells were kept open too, to allow for additional air circulation. The central heating ensured an adequate temperature of 18 °C. The lights in the cells were constantly on, which permitted permanent supervision of the inmates detained in the cells and the prevention of altercations between them, and against other contingencies too. Between 6 a.m. and 10 p.m. the cells were lit with two 100-watt bulbs, ensuring sufficient brightness in the cells. During the night the lighting used was of a lower intensity. Cleaning and disinfection were carried out on a regular basis, at least once a month. Rodent and insect extermination was carried out on a weekly basis. Should lice, bed bugs, cockroaches, etc. be detected in the cells, additional prompt disinfection was conducted too. The cells were equipped with a centralised cold and hot water supply and a sewage system. The remand prison did not limit or restrict water use by the detainees in any way. The toilet was separated from the living area of the cell by a wall one metre in height and functioned properly.
11. The applicant rejected the description of the conditions of his detention as submitted by the Government. As regards the certificates provided by the Government, he considered them to be an unreliable source of information given that they had been prepared almost nine years after he was detained at the remand prison in question. According to the applicant, the windows in the cells were covered with metal shutters which prevented the access of fresh air. The shutters were removed only in 2003 pending the visit of the European Committee for the Prevention of Torture. The cells were infested with cockroaches, bed bugs, lice and other insects. They were never sanitised. The inmates had at their disposal only disinfectants received from their relatives. The food was of poor quality. It was distributed by inmates dressed in dirty clothes. It could be seen that their hands and fingernails were dirty too. The laundry service was always closed and the inmates had to wash and dry their bed sheets in the cells. The toilet was separated from the living area of the cell only in cell No. 4/19. In other cells the inmates had to hang up a curtain made of an old bed sheet to partition off the toilet area. In cells Nos. 29 and 145 the toilets were broken and leaked constantly. In cell No. 8 the toilet installed had been manufactured in Germany before the Second World War. The furniture in the cells was scarce and broken. There was practically no hot water supply. The light was very bright and was never switched off. Because of the lack of any ventilation in the cells it was stiflingly hot in summer. The applicant further alleged that as a result of detention in such conditions he had developed skin diseases such as psoriasis and eczema. He also suffered from a psychological disorder and depression.
3. Availability of showers and daily walks
12. According to the applicant, his daily walk lasted no longer than an hour. It took place in a small yard measuring seven square metres. Due to the high number of inmates taken into the yard it was practically impossible to move around. There were no benches in the yard either. Everyone just had to stand still.
13. The applicant further submitted that between 16 March and 24 April 1998 the administration had introduced a quarantine regime in the cell after one of the inmates had fallen ill with hepatitis. During that period the inmates were not allowed to use the shower facilities. After the quarantine was over, the applicant could take a shower only on very rare occasions, that is no more often than once in twelve, fifteen or twenty days. At all times the shower rooms were overcrowded and the water was either too cold or too hot to allow adequate washing.
14. The Government denied that an inmate suffering from hepatitis had been detained in any of the same cells as the applicant. Nor had there been any restrictions on the use of the shower facilities.
B. Proceedings for compensation
15. On 23 January 2003 the applicant, who was at that time serving a prison sentence, sued the Ministry of Finance of Russia and remand prison No. IZ-39/1 for compensation for damage resulting from his pre-trial detention in appalling conditions and lack of medical assistance. The applicant claimed an award for non-pecuniary damage in the amount of 99,000 Russian roubles (RUB). He also sought leave to appear before the court and asked for a lawyer to be appointed to represent him.
16. On an unspecified date the Tsentralniy District Court of the Kaliningrad Region informed the applicant that the applicable laws did not provide for the attendance of persons serving a prison sentence at a hearing concerning the determination of their civil rights and obligations. The court further advised the applicant of his right to submit observations in writing and/or to appoint a representative and communicated to him the date and time of the court hearing.
17. On 22 April 2003 the District Court heard the case in the applicant’s absence. The respondent parties were present. They made oral submissions to the court and presented written evidence. The court dismissed the applicant’s claims in full. Firstly, the court accepted that the applicant had been detained in overcrowded cells pending investigation and trial. After reviewing the applicant’s medical file the court found that the applicant had received necessary medical assistance. The court examined the documents provided by the respondents to substantiate their argument that conditions of the applicant’s detention had been in conformity with applicable standards, and dismissed the remainder of the applicant’s allegations as unsubstantiated. Lastly, the court noted that Articles 1069 and 1070 of the Russian Civil Code were not applicable to his case, given that he had been detained lawfully.
18. On 24 September 2003 the Kaliningrad Regional Court considered the applicant’s appeal against the judgment of 22 April 2003 in his absence. In sum, the appeal court noted that the overcrowding of the remand prison had been due to objective reasons and could not give rise to the respondent parties’ civil liability, even though the latter conceded that the remand prison had been overcrowded. The court upheld the said judgment noting that (1) it had not been incumbent on the lower court to provide the applicant with free legal assistance and (2) the applicant had been duly notified of the date and time of the court hearing and had had ample opportunity to retain a representative to plead the case on his behalf.
II. Relevant domestic law and practice
19. Detainees should be provided with food free of charge and sufficient to maintain them in good health according to standards established by the Government of the Russian Federation (Section 22 of the Detention of Suspects Act in force as of 15 July 1995 («the Act»)). The conditions of their detention should satisfy sanitary and hygienic requirements. They should be provided with an individual sleeping place, bedding, tableware and toiletries. Each inmate should have no less than four square metres of personal space in his or her cell (Section 23 of the Act).
20. The damage caused to the person or his or her property shall be compensated in full by the tortfeasor (Article 1064 § 1 of the Civil Code of the Russian Federation («the CC»)). A State agency or a State official shall be liable for damage caused by their unlawful actions or failure to act (Article 1069 of the CC). Such damage is to be compensated at the expense of the federal or regional treasury.
21. Parties to civil proceedings may appear before a court in person or act through a representative (Article 48 of the Code of Civil Procedure in force as of 1 February 2003 («the CCP»)). A court may appoint an advocate to represent a defendant whose place of residence is not known (Article 50 of the CCP). Free legal assistance may be provided to indigent plaintiffs in civil disputes concerning alimony or pension payments or claims for health damage (section 26 § 1 of the Advocates Act in force as of 31 May 2002).
22. Convicted persons may be transferred from a correctional colony to an investigative unit if their participation is required as witnesses, victims or suspects in connection with certain investigative measures (Article 77.1 of the Code of Corrections in force as of 8 January 1997). The possibility for a convicted person to take part in civil proceedings, whether as a plaintiff or defendant is not provided for.
23. On several occasions the Constitutional Court has examined complaints by convicted persons whose requests for leave to appear in civil proceedings had been refused by courts. It has consistently declared the complaints inadmissible, finding that the contested provisions of the CCP and the Code of Corrections did not, as such, restrict the convicted person’s access to court. It has emphasised, nonetheless, that the convicted person should be able to make submissions to the civil court, either through a representative or in any other way provided by law. If necessary, the court may hold the hearing at the location where the convicted person is serving the sentence or may ask the court having territorial jurisdiction over the correctional colony to obtain the applicant’s submissions or carry out any other procedural actions (decisions No. 478-O of 16 October 2003, No. 335-O of 14 October 2004, and No. 94-O of 21 February 2008).
I. Alleged violation of Article 3 of the Convention
24. The applicant complained that he had been detained in appalling conditions from 16 March to 30 December 1998 in remand prison No. IZ-39/1 in Kaliningrad in contravention of Article 3 of the Convention, which reads as follows:
«No one shall be subjected to torture or to inhuman or degrading treatment or punishment.»
25. The applicant submitted that he had tried to obtain redress for the violation of his rights set out in Article 3 of the Convention by bringing an action against State authorities to recover damages for inhuman conditions of his detention. However, it was to no avail.
26. The Government conceded that the applicant had resorted to one of the domestic remedies available in respect of his grievances. However, in their opinion, he had applied to domestic courts only four years after his detention ended and the civil proceedings instituted by the applicant should not be taken into account for the purposes of the six-month rule. They submitted that the period of six months for the introduction of the complaint should be calculated from 30 December 1998, which was when the applicant’s detention ended. Therefore, the applicant had introduced his complaint out of time and it should be rejected in accordance with Article 35 §§ 1 and 4 of the Convention.
(a) The Court’s competence to examine the complaint
27. The Court notes from the outset that the applicant complained about the conditions of his detention between 16 March and 30 December 1998. However, it will examine the complaint only in respect of the period which falls within its competence ratione temporis, that is after the Convention entered into force in respect of Russia on 5 May 1998.
(b) Whether the applicant complied with the six-month rule
28. In view of the Government’s argument that the applicant introduced his complaint about the conditions of detention more than four years after his detention ended and his application to the domestic courts should not be taken into account for the purposes of the six-month rule, the Court must ascertain from what date the six-month period should be calculated in the present case.
29. Normally, the six-month period runs from the final decision in the process of exhaustion of domestic remedies. However, in the absence of domestic remedies the six-month period runs from the date of the acts or measures complained of. Special considerations could apply in exceptional cases, where an applicant first avails himself of a remedy and only at a later stage becomes aware, or should have become aware, of circumstances which render the remedy ineffective. In such a case the Court considers that it may be appropriate for the purposes of Article 35 § 1 to take the start of the six-month period from the date when the applicant first became or ought to have become aware of those circumstances (see, among other authorities, {Lacin} v. Turkey, No. 23654/94, Commission decision of 15 May 1995).
30. Accordingly, the Court’s task in the present case is twofold. Firstly, the Court has to decide whether the applicant’s action for damages could be considered an effective remedy in respect of the alleged violation of his rights. Then, if the Court finds that that action fell short of providing the applicant with adequate and sufficient redress, it has to see whether the latter could still be considered to have complied with the six-month rule.
31. The Court observes that it has previously found on numerous occasions that an application to a court with a view of obtaining redress for allegedly inhuman and degrading conditions of detention cannot be regarded as an effective domestic remedy (see, for example, Aleksandr Makarov v. Russia, No. 15217/07, §§ 76 — 91, 12 March 2009). Having regard to the materials submitted by the Government, the Court notes that they have not put forward any fact or argument capable of persuading it to reach a different conclusion in the present case. Even though the domestic courts accepted and considered the applicant’s claims at two levels of jurisdiction, this fact alone is not sufficient to consider the judicial avenue pursued by the applicant to be an effective remedy. While recognising the truthfulness of the applicant’s allegations concerning the overcrowding of the cells where he had been detained, the courts nevertheless dismissed his claims for damages, finding no unlawfulness in the authorities’ failure to comply with applicable domestic standards concerning conditions of detention.
32. The Court finds that the way the domestic courts interpreted and applied the relevant provisions of the Russian Civil Code deprived the applicant’s action for damages lodged against State authorities of any prospect of success. Therefore, it could not be considered an effective remedy in respect of the alleged violation. In such circumstances, it remains for the Court to ascertain from what moment the applicant became aware, or should reasonably have become aware, of this situation, in order to decide whether he complied with the six-month rule.
33. Turning to the facts of the present case, the Court discerns nothing in the parties’ submissions to suggest that during the four years after the applicant’s pre-trial detention ended in December 1998, he was aware, or should have become aware, of the futility of his action for damages arising from the conditions of his detention. During the whole of that period the applicant remained incarcerated, serving a prison sentence without readily available access to legal advice. The Court considers it reasonable that the applicant, even though he did not do so promptly, tried first to obtain redress in respect of the violation of his rights at the domestic level and only after his action was dismissed in the final instance by the Kaliningrad Regional Court on 24 September 2003 did he bring the complaint to the Court’s attention, on 15 November 2003 (see, by contrast, {Lacin}, cited above, where the Commission considered the applicant’s complaint to have been introduced out of time, since he made use of the domestic remedy of whose ineffectiveness he had earlier been advised by the lawyer assisting him with the application to the Commission).
34. Having regard to the above, the Court concludes that, by introducing the complaint about conditions of his detention on 15 November 2003, the applicant complied with the six-month rule, and the complaint cannot be rejected pursuant to Article 35 § 4 of the Convention. The Court further notes that this is not manifestly ill-founded within the meaning of Article 35 § 3 of the Convention and that it is not inadmissible on any other grounds. It must therefore be declared admissible.
35. The Government claimed that the conditions of the applicant’s detention in the remand prison were satisfactory and in compliance with applicable domestic norms and standards. They based their submissions on the certificates issued by the administration of the remand prison on 16 and 27 March 2007, noting that the original official records had been destroyed in March 2005 after the statutory period for their storage had expired.
36. The applicant maintained his complaint. He noted that the conditions of detention at remand prison No. IZ-39/1 in Kaliningrad were the subject of many applications pending before Court.
37. The Court reiterates that Article 3 enshrines one of the fundamental values of democratic society. The Convention prohibits in absolute terms torture or inhuman or degrading treatment or punishment, irrespective of the circumstances or the victim’s behaviour (see, among other authorities, Labita v. Italy [GC], No. 26772/95, § 119, ECHR 2000-IV). The Court has consistently stressed that the suffering and humiliation involved must in any event go beyond the inevitable element of suffering or humiliation connected with a given form of legitimate treatment or punishment. Although measures depriving a person of liberty may often involve such an element, in accordance with Article 3 of the Convention the State must ensure that a person is detained under conditions which are compatible with respect for his human dignity and that the manner and method of the execution of the measure do not subject him to distress or hardship exceeding the unavoidable level of suffering inherent in detention (see {Kudla} v. Poland [GC], No. 30210/96, §§ 92 — 94, ECHR 2000-XI).
38. Turning to the facts of the instant case, the Court notes that the parties disagreed as to most aspects of the conditions of the applicant’s detention. However, there is no need for the Court to establish the veracity of each and every allegation, because it can find a violation of Article 3 on the basis of the facts presented to it by the applicant, which the respondent Government did not dispute (see Grigoryevskikh v. Russia, No. 22/03, § 55, 9 April 2009).
39. In particular, the Court observes that the parties were in agreement as far as the area of cells where the applicant was detained was concerned. The Court further notes that the Government’s submissions were silent as to the applicant’s argument about overcrowding of the cells where he had been detained. They merely noted that the relevant official records had been destroyed after the time-limit for their storage had expired. Nor did they provide any comment as to the domestic courts’ finding that the applicant had indeed been detained in overcrowded cells.
40. The Court accepts that the Government have duly accounted for their failure to provide the relevant official documents. Nevertheless, the Court agrees with the applicant, the truthfulness of whose allegations had been in fact established by the domestic courts, that the cells in the remand prison where he was detained were constantly overcrowded. At times, the space the cells afforded did not exceed 0.78 sq. m per person. Besides, the number of beds was insufficient and the applicant had to take turns with other inmates to sleep. Given that the applicant was allowed no more than an hour’s exercise per day, he remained confined in such conditions practically all day for a period of approximately eight months.
41. The Court reiterates that irrespective of the reasons for the overcrowding, it is incumbent on the respondent Government to organise their custodial system in such a way as to ensure respect for the dignity of detainees, regardless of financial or logistical difficulties (see Mamedova v. Russia, No. 7064/05, § 63, 1 June 2006, and Benediktov v. Russia, No. 106/02, § 37, 10 May 2007).
42. The Court has frequently found a violation of Article 3 of the Convention on account of the lack of personal space afforded to detainees (see, among other authorities, Kalashnikov v. Russia, No. 47095/99, §§ 97 et seq., ECHR 2002-VI; Khudoyorov v. Russia, No. 6847/02, §§ 104 et seq., ECHR 2005-X; Labzov v. Russia, No. 62208/00, §§ 44 et seq., 16 June 2005; Mayzit v. Russia, No. 63378/00, §§ 39 et seq., 20 January 2005; and Novoselov v. Russia, No. 66460/01, §§ 41 et seq., 2 June 2005).
43. Having regard to its case-law on the subject and the materials in its possession, the Court notes that the Government have not put forward any fact or argument capable of persuading it to reach a different conclusion in the present case. Although there is no indication in the present case that there was an intention on the part of the authorities to humiliate or debase the applicant, the Court finds that the fact he was obliged to live, sleep and use the facilities in the same cells as so many other inmates for almost eight months in severely crowded conditions, was itself sufficient to cause distress or hardship of an intensity exceeding the unavoidable level of suffering inherent in detention, and to arouse in him feelings of fear, anguish and inferiority capable of humiliating and debasing him.
44. There has therefore been a violation of Article 3 of the Convention on account of the conditions of the applicant’s detention in remand prison No. IZ-39/1 in Kaliningrad between 5 May and 30 December 1998, which it considers to have been inhuman and degrading within the meaning of this provision.
45. In view of the above finding, the Court does not consider it necessary to examine the remainder of the parties’ submissions concerning the sanitary and hygienic conditions of the cells where the applicant was detained.
II. Alleged violation of Article 13 of the Convention
in respect of the conditions of the applicant’s detention
46. The applicant complained that no effective domestic remedies had been available to him in respect of the violation of his rights set out in Article 3 of the Convention. He relied on Article 13 of the Convention, which reads as follows:
«Everyone whose rights and freedoms as set forth in [the] Convention are violated shall have an effective remedy before a national authority notwithstanding that the violation has been committed by persons acting in an official capacity.»
47. The Court notes that this complaint is not manifestly ill-founded within the meaning of Article 35 § 3 of the Convention and that it is not inadmissible on any other grounds. It must therefore be declared admissible.
48. The Government pointed out that the applicant had had preventive and compensatory effective domestic remedies at his disposal. In support of their argument, they provided copies of judicial decisions taken in response to the complaints and claims lodged by inmates against the remand prisons where they were detained. In particular, they presented a copy of the final judgment of 26 April 1999 whereby Mr P. was awarded RUB 1,000 in non-pecuniary damages for having been detained in overcrowded cells at remand prison No. IZ-35/1 in the Kaliningrad Region. They also submitted a copy of the final judgment of 16 April 2003, whereby Mr Z. was awarded RUB 7,000 in non-pecuniary damages for lack of adequate medical assistance in detention. In the Government’s opinion, it had been open to the applicant, during the period of his detention, to bring his grievances to the attention of the administration of the remand prison or a prosecutor. Alternatively, he could have challenged the lawfulness of the alleged failure of the remand prison administration to ensure adequate conditions of his detention. The applicant, however, did not make use of those remedies. Instead, he chose to pursue a different avenue by bringing an action for damages against State authorities after his detention in the remand prison had ended. Domestic courts had thoroughly examined his complaints and had taken lawful and reasoned decisions. Accordingly, there was no violation of the applicant’s rights under Article 13 of the Convention.
49. The applicant maintained his complaint. He submitted that his action for damages incurred through detention in appalling conditions had been to no avail. As regards the copies of judicial acts submitted by the Government, he considered them to be an exception rather than a rule. In any event, in his opinion, the compensation awarded to plaintiffs in those cases was so insignificant that it could not have been regarded as adequate redress for the violation of their rights.
50. The Court points out that Article 13 of the Convention guarantees the availability at national level of a remedy to enforce the substance of Convention rights and freedoms in whatever form they might happen to be secured in the domestic legal order. The effect of Article 13 is thus to require the provision of a domestic remedy to deal with the substance of an «arguable complaint» under the Convention and to grant appropriate relief (see, among many other authorities, {Kudla}, cited above, § 157). The scope of the obligation under Article 13 varies depending on the nature of the applicant’s complaint under the Convention. Nevertheless, the remedy required by Article 13 must be effective in practice as well as in law.
51. Turning to the facts of the present case, the Court firstly notes that it has already examined the Government’s argument with regard to the action for damages lodged by the applicant in respect of the conditions of his detention in the remand prison, finding that it could not be considered an adequate and effective remedy (see paragraphs 31 and 32 above).
52. As regards the Government’s contention that the applicant could have brought his grievances to the attention of the prison’s administration or a prosecutor or complain to the court of the alleged failure by the prison administration to comply with applicable laws, the Court reiterates that it has already found a violation of Article 13 in a number of cases against Russia on account of the ineffectiveness of the said remedies (see, for example, Benediktov v. Russia, No. 106/02, § 29, 10 May 2007).
53. Having regard to its case-law on the subject and the materials in its possession, the Court notes that the Government have not put forward any fact or argument capable of persuading it to reach a different conclusion in the present case.
54. Accordingly, there has been a violation of Article 13 of the Convention on account of the lack of an effective remedy under domestic law for the applicant to complain about the conditions of his detention.
III. Alleged violation of Article 6 of the Convention
55. The applicant complained that he had been refused the opportunity to participate in the civil proceedings. He relied on Article 6 § 1 of the Convention, which, in so far as relevant, reads:
«In the determination of his civil rights and obligations… everyone is entitled to a fair… hearing… by [a]… tribunal…»
56. The Court notes that this complaint is not manifestly ill-founded within the meaning of Article 35 § 3 of the Convention. It further notes that it is not inadmissible on any other grounds. It must therefore be declared admissible.
57. The Government submitted that, as a matter of law, the applicant, who had been serving a prison sentence at the time, did not have the right to be personally present at the court hearing concerning determination of his civil rights and obligations or to be entitled to free legal assistance. Nor did the interests of justice require that he be provided with legal aid. Accordingly, the domestic courts’ decision to hear the case in the applicant’s absence had been in compliance with applicable domestic laws. The courts had duly advised the applicant of the date and time of the court hearings and of his procedural rights, including the rights to appoint a representative to plead the case on his behalf and to ask the court to procure evidence. The applicant, however, had chosen not to avail himself of them. The courts had thoroughly examined the applicant’s claims and the submissions made by the respondent parties in accordance with the rules of civil procedure. In the Government’s opinion, the fact that the applicant had not been present in court was not decisive for the outcome of the proceedings. Nor had the principle of the equality of arms been infringed.
58. The applicant maintained his complaint. In his view, it was essential for compliance with the principle of the equality of arms that he attended the hearing. The domestic judicial authorities’ failure to ensure his presence in court had deprived him of the opportunity to make effective use of his procedural rights. He had been unable to produce and examine evidence, to lodge requests and to argue his case. He did not have the financial means to retain a lawyer to represent him. In any event, the nature of his claims was such that his personal presence was indispensable for proper examination of his claims.
59. The Court reiterates that the principle of adversarial proceedings and equality of arms, which is one of the elements of the broader concept of a fair hearing, requires that each party be given a reasonable opportunity to have knowledge of and comment on the observations made or evidence adduced by the other party and to present his or her case under conditions that do not place him or her at a substantial disadvantage {vis-a-vis} his or her opponent (see {Krcmar} and Others v. the Czech Republic, No. 35376/97, § 39, 3 March 2000, and Dombo Beheer B.V. v. the Netherlands, 27 October 1993, § 33, Series A No. 274). The Court has previously found a violation of the right to a «public and fair hearing» in a case where a Russian court, after having refused leave to appear to the imprisoned applicants, who had wished to make oral submissions on their defamation claim, failed to consider other legal possibilities for securing their effective participation in the proceedings (see Khuzhin and Others v. Russia, No. 13470/02, §§ 53 et seq., 23 October 2008). It also found a violation of Article 6 in a case where an imprisoned applicant was similarly unable to be present and testify in court with regard to his claim that he had been ill-treated by the police. Despite the fact that the applicant in that case was represented by his wife, the Court considered it relevant that his claim had been largely based on his personal experience and that his submissions would therefore have been «an important part of the plaintiff’s presentation of the case and virtually the only way to ensure adversarial proceedings» (see Kovalev v. Russia, No. 78145/01, § 37, 10 May 2007).
60. The Court further observes that Article 6 of the Convention does not guarantee the right to personal presence before a civil court but rather a more general right to present one’s case effectively before the court and to enjoy equality of arms with the opposing side. Article 6 § 1 leaves to the State a free choice of the means to be used in guaranteeing litigants these rights (see Steel and Morris v. the United Kingdom, No. 68416/01, §§ 59 — 60, ECHR 2005-II).
61. The Court notes that the Russian Code of Civil Procedure provides for the plaintiff’s right to appear in person before a civil court hearing his claim (see paragraph 21 above). However, neither the Code of Civil Procedure nor the Code of Corrections make special provision for the exercise of that right by individuals who are in custody, whether they are in pre-trial detention or are serving a sentence. In the present case the applicant’s requests for leave to appear were denied precisely on the ground that the domestic law did not make provision for convicted persons to be brought from correctional institutions to the place where their civil claim was being heard.
62. The issue of the exercise of procedural rights by detainees in civil proceedings has been examined on several occasions by the Russian Constitutional Court, which has identified several ways in which their rights can be secured (see paragraph 23 above). It has consistently emphasised representation as an appropriate solution in cases where a party cannot appear in person before a civil court. Given the obvious difficulties involved in transporting convicted persons from one location to another, the Court can in principle accept that in cases where the claim is not based on the plaintiff’s personal experiences, representation of the detainee by an advocate would not be in breach of the principle of equality of arms.
63. Turning to the circumstances of the instant case, the Court accepts the Government’s argument that the domestic courts had acted in strict compliance with applicable rules of civil procedure when considering the applicant’s action for damages. They duly advised him of his rights, including the right to be represented (see, by contrast, Khuzhin, cited above, §§ 106 — 09). Nevertheless, in the circumstances the Court is not convinced that the representative’s appearance before the court could have secured the effective, proper and satisfactory presentation of the applicant’s case.
64. The Court observes that the applicant’s claims were, to a major extent, based on his personal experience. The Court considers that his testimony describing the conditions of his detention, of which only the applicant himself had first-hand knowledge, would have constituted an indispensable part of the plaintiff’s presentation of the case (see Kovalev, cited above, § 37). Only the applicant could, by testifying in person, substantiate his claims and answer the judges’ questions, if any.
65. The Court also notes that the domestic courts refused the applicant leave to appear, relying on the absence of a legal norm requiring his presence. In this connection, the Court is also mindful of another possibility which was open to the domestic courts as a way of securing the applicant’s participation in the proceedings. The District Court could have held a session in the correctional institution where the applicant was serving his sentence, as the Constitutional Court indicated in its relevant decisions (see para. 23). However, the domestic courts did not consider such an option.
66. In these circumstances, the Court finds that the domestic courts, by refusing to grant the applicant leave to appear and make oral submissions at a hearing, deprived him of the opportunity to present his case effectively.
67. There has therefore been a violation of Article 6 § 1 of the Convention on account of the applicant’s absence before the domestic courts in the civil proceedings in his case.
IV. Other alleged violations of the Convention
68. Lastly, the applicant complained under Article 14 of the Convention that he had been refused leave to appear before the courts considering his civil claims on the sole ground of being a detainee.
69. The Court considers that the complaint is, in fact, a restatement of the applicant’s complaint under Article 6 § 1 of the Convention and does not raise any separate issue. It follows that this part of the application is manifestly ill-founded within the meaning of Article 35 § 3 of the Convention and must be rejected pursuant to its Article 35 § 4.
V. Application of Article 41 of the Convention
70. Article 41 of the Convention provides:
«If the Court finds that there has been a violation of the Convention or the Protocols thereto, and if the internal law of the High Contracting Party concerned allows only partial reparation to be made, the Court shall, if necessary, afford just satisfaction to the injured party.»
71. The applicant claimed 10,000 euros (EUR) or 250,000 roubles (RUB) in respect of non-pecuniary damage.
72. The Government considered the applicant’s claims excessive and opined that, should the Court find a violation of the applicant’s rights, the acknowledgment of a violation would constitute adequate just satisfaction.
73. The Court observes that it found a combination of serious violations of the applicant’s rights in the present case. The applicant spent almost eight months in inhuman and degrading conditions and had no effective remedy in respect of his relevant complaint. Nor was he able to present his civil case before the domestic courts. In these circumstances, the Court considers that the applicant’s suffering and frustration cannot be compensated for by a mere finding of a violation. Making its assessment on an equitable basis, it awards him EUR 5,000 in respect of non-pecuniary damage, plus any tax that may be chargeable on that amount.
74. The applicant also claimed compensation, without specifying the amount and asking for the Court’s discretion, for the legal costs incurred in the proceedings before the Court.
75. The Government considered that the applicant had not actually asked for compensation of costs and expenses and no award should be made by the Court.
76. According to the Court’s case-law, an applicant is entitled to the reimbursement of costs and expenses only in so far as it has been shown that these have been actually and necessarily incurred and are reasonable as to quantum. In the present case, the amount of EUR 850 has already been paid to the applicant by way of legal aid. In such circumstances, the Court does not consider it necessary to make an award under this head.
77. The Court considers it appropriate that the default interest should be based on the marginal lending rate of the European Central Bank, to which should be added three percentage points.
FOR THESE REASONS, THE COURT UNANIMOUSLY
1. Declares the complaints concerning the inhuman and degrading conditions of the applicant’s detention at remand prison No. IZ-39/1 in Kaliningrad, the absence of an effective remedy in respect of his complaint about the conditions of his detention and the domestic authorities’ failure to ensure the applicant’s participation in the civil proceedings admissible and the remainder of the application inadmissible;
2. Holds that there has been a violation of Article 3 of the Convention on account of the conditions of the applicant’s detention from 5 May to 30 December 1998 at remand prison No. IZ-39/1 in Kaliningrad;
3. Holds that there has been a violation of Article 13 of the Convention;
4. Holds that there has been a violation of Article 6 § 1 of the Convention;
5. Holds
(a) that the respondent State is to pay the applicant, within three months from the date on which the judgment becomes final in accordance with Article 44 § 2 of the Convention, EUR 5,000 (five thousand euros) in respect of non-pecuniary damage, to be converted into Russian roubles at the rate applicable at the date of settlement, plus any tax that may be chargeable;
(b) that from the expiry of the above-mentioned three months until settlement simple interest shall be payable on the above amount at a rate equal to the marginal lending rate of the European Central Bank during the default period plus three percentage points;
6. Dismisses the remainder of the applicant’s claim for just satisfaction.
Done in English, and notified in writing on 22 December 2009, pursuant to Rule 77 §§ 2 and 3 of the Rules of Court.
Информация.
Универсальные десантные корабли типа «Мистраль» — серия французских (УДК) универсальных десантных кораблей-вертолётоносцев 1-го ранга — (фр. Mistral).
Две главные задачи вертолётоносца проекта — производить высадку сил и средств десанта и осуществлять управление группой, соединением и объединением кораблей или разнородных сил.
На корабле могут одновременно располагаться: 16 многоцелевых вертолётов класса NHI NH90 или ударных вертолётов класса Eurocopter Tiger; 4 десантные баржи; до 60 БТР, до 70 грузовиков, до 13 основных танков типа Леклерк и 450 солдат (кратковременно до 900 человек). Для вертолётов предусмотрен ангар площадью 1800 мІ.
Три корабля этого типа, «Мистраль»[англ.] (фр. Mistral L9013), «Тоннер»[англ.] (фр. Tonnerre L9014) и «Дисмюд»[англ.] (фр. Dixmude L9015) состоят на вооружении ВМС Франции.
Контракт на строительство и поставку для ВМФ России двух кораблей типа «Мистраль» был подписан в июне 2011 и расторгнут в мае 2015 года. В сентябре 2015 Египет договорился с Францией о покупке этих двух «Мистралей». 10 октября был подписан контракт о покупке.
Конструкция
В некоторых сообщениях прессы о российских «Мистралях» иногда приводятся ТТХ этого проекта, несколько отличающиеся от французского варианта. Например:
Общая длина корпуса корабля типа «Мистраль»: 199 м.
Ширина: 32 м.
Высота борта на уровне полётной палубы: 27 м.
Осадка: 6,42 м (при водоизмещении 22 600 т).
Максимальная скорость: 18,8 узла (при осадке 6,42 м и 100 % (2Ч3,5 МВт) мощности на винторулевых колонках).
Экипаж: 177 человек.
Число пассажиров: 481 человек.
По требованию российской стороны был внесён ряд изменений по сравнению с французским проектом:
Изменён фактически до ледового класса состав сплавов стали для корпусов кораблей, что позволяет применять их в северных широтах, в том числе, в условиях сложной ледовой обстановки.
Увеличена высота корабля, поскольку были переоборудованы внутренние доки корабля для швартовки вертолётов большего размера типа Ка-28 и Ка-52К.
Предусмотрены места для установки дополнительного вооружения, в частности, средств ПВО для отражения воздушных налётов, а также скорострельного артиллерийского вооружения и крупнокалиберных автоматических установок для отражения нападений с моря. Усиление вооружения позволит применять УДК в открытом море с меньшим сопровождением надводных кораблей охранения.
Немного изменены жилищные условия.
Вместо устаревшей французской системы спутниковой связи Syracuse[фр.] на «Владивостоке» планировалось установить, помимо традиционных для российского ВМФ приёмников и передатчиков КВ и УКВ-связи, изделие Р-794-1, которое входит в состав модернизированной системы спутниковой связи «Центавр». Эта система обеспечивает обмен данными между кораблями и с береговой станцией на скорости 512 кбит/с.
Для первого российского ДВКД этого класса — «Владивостока» — во Франции к октябрю 2014 года должны были быть построены 4 катера CTM NG (Chaland de Transported Materiel de Nouvelle Generation). В отличие от своих предшественников (CTM), катера типа CTM NG имеют длину 27 м и ширину 7 м, а также снабжены двумя рампами для высадки десанта — носовой и кормовой, что даёт им более широкие возможности по маневрированию. Катера типа CTM NG лучше приспособлены к действиям в условиях сильной качки, а их скорость составляет до 20 узлов (в 2 раза больше, чем у CTM).
В 2013 году вице-премьер Дмитрий Рогозин отметил, что в России не производится низкосернистого дизельного топлива для морских дизельных двигателей установленных на вертолётоносцах типа «Мистраль», поэтому химикам придётся искать специальное решение.
Вооружение
Штатные десантно-высадочные средства французских ДВКД типа Mistral: 4 десантных катера типа CTM (фр. Chaland de Transport de Materiel; имеют длину 23 м и ширину 6,3 м) или 2 десантных катера-катамарана типа EDAR (Engin de Dйbarquement Amphibie Rapide).
Заказ ВМФ России
Статья во Французской википедии: Affaire des Mistral
Впервые о возможности приобретения Россией любых иностранных кораблей для вооружения ВМФ России заявил главнокомандующий ВМФ Владимир Высоцкий в октябре 2008 года на военно-морском салоне Euronaval в Ле-Бурже.
31 июля 2009 года французская газета La Tribune[англ.] сообщила, что Россия предложила Франции начать переговоры об изготовлении в сотрудничестве с Францией боевых кораблей типа «Мистраль» в количестве четырёх единиц. Первоначально планировалось заключить контракт на производство двух кораблей типа «Мистраль» во Франции, а впоследствии — построить ещё два таких корабля на российских верфях.
Закупка «Мистралей» была призвана дать «транспортное средство» для российской морской пехоты, способное обеспечить долговременное присутствие воинских контингентов в отдалённых районах без баз, обеспечить авиационную поддержку — помимо редко выходящего в море «Адмирала Кузнецова» и его стареющего авиакрыла, и дать флоту полноценные корабли управления.
Реализация контракта
На палубе «Мистраля»
24 декабря 2010 года Россия и Франция объявили о заключении соглашения о строительстве двух вертолётоносцев «Мистраль» для ВМФ России на французской верфи, ещё два корабля такого типа предполагалось построить по лицензии в России. По итогам тендера власти РФ выбрали предложение консорциума, состоящего из французской компании DCNS и российской ОСК.
Строительство «Мистраля»
Сборка «Мистраля» в доке
По соглашению первый корабль типа «Мистраль» предполагалось построить в течение 36 месяцев после прохождения первого авансового платежа, второй корабль — в течение 48 месяцев. Российские специалисты приняли участие в работах по строительству первого вертолётоносца класса «Мистраль» на верфи Chantiers de l’Atlantique компании STX France в Сен-Назере во Франции. При заключении контракта по «Мистралям» Франция передала российской стороне все интересовавшие её технологии, в том числе систему SENIT-9[фр.] и другие[11].
«Мистраль» на выходе из порта
Высота ангара позволяет размещать российские вертолёты Ка-27, Ка-29 и Ка-52К на ангарной палубе, что было подтверждено во время визита УДК «Мистраль» в Санкт-Петербург при выполнении тестовых посадок вертолётов на палубу. Однако проём в районе лифтов имеет недостаточную высоту для Ка-29 и был увеличен. Для использования вертолётоносцев в северных широтах, во льдах, потребовалось усилить борта корабля (однако это не повлекло серьёзных изменений в конструкции и техническом оснащении «Мистраля»). Россия покупала вертолётоносец «Мистраль» со всем навигационным и технологическим оборудованием, включая боевую навигацию, но вооружение и вертолёты на корабле были российскими. Договор подписан Игорем Сечиным и Аленом Жюппе 25 января 2011 года в Сен-Назере. Протокол о намерениях был подписан 10 июня 2011 года в Париже, подписание окончательного контракта произошло в рамках Петербургского международного экономического форума 17 июня 2011 года.
«Мистраль»: вид сбоку
Два десантных вертолётоносных корабля-дока (ДВКД) «Мистраль», построенные на французских верфях для ВМФ России, планировалось передать в состав Тихоокеанского флота. Для этого инфраструктура военных городков и гарнизонов Восточного военного округа была существенно модернизирована, что потребовало выделения значительных средств. Особое внимание планировалось уделить соединениям, дислоцированным на островах Курильской гряды.
20 июня 2011 года глава Рособоронэкспорта Анатолий Исайкин на международном авиасалоне во французском Ле Бурже сообщил о планах по размещению на кораблях типа «Мистраль» ВМФ России многоцелевых боевых вертолётов Ка-52 «Аллигатор». По информации от генерального конструктора ОКБ Камова Сергея Михеева, на российских кораблях типа «Мистраль» предполагалось размещать 16 вертолётов в комбинации 8 единиц Ка-52К (боевых) и 8 единиц Ка-29 (транспортных); эта комбинация могла меняться в зависимости от поставленных задач.
Наименования «Владивосток» и «Севастополь» первым двум кораблям были даны в феврале 2012 года по БПК ВМФ СССР, переклассифицированным в ракетные крейсера проекта 1134. Планировавшиеся в постройке по лицензии в России корабли могли получить названия по российским городам («Кронштадт», «Азов», «Петропавловск») и БПК смежных проектов 1134-А и 1134-Б.
Кормовые части для них изготовлены на Балтийском заводе (Санкт-Петербург); планировалось строительство ещё двух кораблей в России, на том же Балтийском заводе.
Все системы и устройства на борту корабля были русифицированы. На «Мистрали» было установлено российское и французское оборудование управления и связи, совместимость которых должна была обеспечить DCNS. Кроме того, строящийся в Сен-Назере корабль получил российские системы управления огнём.
16 февраля 2012 года главнокомандующий ВМФ Владимир Высоцкий заявил, что французские вертолётоносцы «Мистраль», строящиеся для ВМФ России, получат основное оружие российского производства.
Мы собираемся поставить ракетные комплексы для самообороны, чтобы повысить защищённость средствами ПВО. Применение вертолётной составляющей усилим в плане выполнения противолодочных задач. На «Мистралях», которые строятся для ВМФ России, возможно размещение оружия со специальной боевой частью российской разработки.
По данным DCNS, на «Мистрали» для России предполагалось установить артиллерийские установки АК-630 калибра 30 миллиметров в передней части по правому борту и в задней части корабля по левому борту (в некоторых источниках в качестве ЗАУ указывается АК-306). Зенитные ракетные установки 3М47 «Гибка» размещались спереди по правому борту, сзади — по левому. DCNS подготовило места для установки вооружения, в то время как сами боевые системы планировалось смонтировать уже в России.
В качестве основной обзорной радиолокационной станции системы SENIT на российском «Мистрале» использовался радар Thales MRR-3D NG, работающий в G-диапазоне волн. Аналогичные радары стоят и на трёх вертолётоносцах типа «Мистраль» ВМС Франции.
28 сентября 2012 года стало известно, что французская компания SAGEM получила субконтракт от корпорации DCNS. Согласно условиям контракта, Sagem произвела оптронные поисково-прицельные системы Vampir NG. Инфракрасная поисково-следящая система Vampir NG сверхдальнего действия обеспечивает надводным боевым кораблям пассивное круговое панорамное наблюдение за надводной обстановкой, автоматическое обнаружение, сопровождение и информирование об угрозах различного типа, от противокорабельных ракет с настильной траекторией полёта над водой до атакующих быстроходных кораблей.
Система Vampir NG имеет два режима работы: «океанский» режим для дальнего наблюдения в открытом море и «прибрежный» режим для прибрежных акваторий.
Французская судостроительная компания 5 марта 2014 года начала ходовые испытания построенного по заказу России военного корабля. Первый корабль серии для РФ получил название «Владивосток».
19 февраля 2014 года началось обучение в Санкт-Петербурге экипажа «Владивостока» французскими специалистами. Прибытие российских моряков для обучения управлению и обслуживанию ДВКД во французский порт Сен-Назер было запланировано на 1 июня 2014 года. По сообщению от 6 мая 2014 года, группа российских офицеров прибыла в Сен-Назер за месяц до появления здесь экипажей УДК «Владивосток» и «Севастополь» в составе 400 моряков. Оба экипажа находились во Франции в течение лета и планировали осуществить переход на первом корабле «Владивосток» из Сен-Назера в Кронштадт.
15 сентября 2014 «Владивосток» с российским экипажем вышел в море на ходовые испытания.
В ноябре 2014 сообщалось, что с пришвартованного в порту Сен-Назера «Владивостока» неизвестными было похищено высокотехнологичное оборудование.
Проблемы с поставкой
В связи с аннексией Крыма Россией союзники Франции (Германия[31], Великобритания и США[32]) потребовали приостановить передачу кораблей в рамках санкций Евросоюза и США.
3 сентября 2014 года Франция предупредила о возможной приостановке поставки в Россию первого вертолётоносца класса «Мистраль» — «Владивосток». В качестве причины названы действия России в конфликте на востоке Украины. В сообщении администрации президента Франции говорится:
Президент республики пришёл к выводу, что, несмотря на перспективу прекращения огня [на востоке Украины], — которое ещё не утверждено и не действует, — условия, при которых Франция может разрешить поставку первого вертолётоносца, отсутствуют.
Оригинальный текст (англ.)
— Ukraine crisis: France halts warship delivery to Russia
Президент Франции Франсуа Олланд уточнил, что контракт с Россией не разорван[34]: «Каковы условия? Перемирие и политическое урегулирование [на востоке Украины]», — заявил Олланд. По его словам, в случае дальнейших осложнений поставка вертолётоносцев будет отложена, но от контракта французская сторона отказываться не намерена. «Это может произойти в ноябре, но условия должны быть выполнены», — цитирует президента агентство Франс-пресс.
В ответ на письмо американских конгрессменов с предложением выкупить вертолётоносцы было заявлено, что НАТО не может позволить себе выкупить у Франции даже один из «Мистралей», построенных для России. «Всего бюджета организации не хватит не то, что на выкуп кораблей, но даже на то, чтобы компенсировать Франции половину штрафных санкций по этому контракту» — заявил военный источник в Брюсселе.
Намечавшаяся на 14 ноября церемония передачи «Владивостока» не состоялась. Олланд заявил о том, что передача откладывается, и решение о поставке вертолётоносцев типа «Мистраль» России он примет без какого-либо давления извне.
25 ноября Олланд принял решение приостановить до особого распоряжения передачу России первого вертолётоносца из-за ситуации на Украине, а в декабре министром обороны Франции было заявлено, что «если необходимых условий не сложится, мы не поставим России эти корабли никогда».
Российская сторона заявила, что в случае непоставки будет судиться и может требовать неустойку в размере до 3 миллиардов евро.
Во Франции появились опасения, что проходящий обучение экипаж «Владивостока» может завладеть кораблём и угнать его в Россию.
Сообщалось, что Франция ищет нового покупателя для корабля «Севастополь» среди США, Евросоюза, Бразилии и других стран.
18 декабря, ввиду затруднений с передачей корабля, российский экипаж на учебном корабле «Смольный» отбыл из Сен-Назера.
19 декабря Олланд пояснил, что поставки вертолётоносцев приостановлены ввиду отсутствия необходимого прогресса в выполнении Минских договорённостей со стороны Москвы. В ответ заместитель комитета Совфеда по обороне и безопасности Евгений Серебренников заявил, что Москва может полностью прекратить закупки военной техники во всех странах блока НАТО. Он отметил, что такие планы уже объявлены Министерством обороны России. Сенатор предположил, что отказ от зарубежной военной продукции стимулирует российский ОПК.
Разрыв контракта
24 апреля 2015 президент Франции Франсуа Олланд заявил, что готов вернуть России внесённый аванс, в связи с намерением Франции разорвать контракт в одностороннем порядке. По сообщению газеты «КоммерсантЪ», Франция предлагает вернуть 785 млн евро после продажи кораблей другим заказчикам. Россия требует возврата 1,15 млрд евро и отказа от дальнейшей продажи кораблей.
26 мая зампред коллегии военно-промышленного комплекса Олег Бочкарёв сообщил, что Россия и Франция обсуждают только один вопрос — сумму компенсации, которую должна получить Россия за разрыв контракта. Однако его заявление было дезавуировано вышестоящим руководством, Бочкарёву был объявлен выговор.
По сообщениям прессы со ссылкой на источники в сфере военно-технического сотрудничества, власти Франции направили в Москву проекты документов о расторжении контракта на строительство «Мистралей».
7 июля министр обороны Франции Жан-Ив Ле Дриан заявил в Вашингтоне об окончательном отказе поставить «Мистрали» России. Французские власти готовы выплатить 1,2 миллиарда евро за неисполнение договора.
5 августа стало известно, что Россия и Франция достигли взаимоприемлемой договорённости о прекращении контракта. По сообщению пресс-службы Кремля, Франция вернула перечисленные Россией деньги, а после возврата поставленного российского оборудования и материалов обретёт право собственности. Однако реэкспорт кораблей будет возможен только по согласованию с российской стороной. При этом штраф за невыполнение контракта не предусмотрен.
26 августа официальный представитель правительства Франции Стефан Ле Фоль сообщил, что Франция перечислит России средства в связи с прекращением выполнения контракта, и сумма составит меньше одного миллиарда евро.
27 августа было сообщено о выплате компенсации в размере €949,8 млн и возвращении установленного на кораблях российского оборудования.
Дальнейшая судьба кораблей
23 сентября 2015 пресс-служба президента Франции сообщила о согласии Египта купить оба вертолётоносца класса «Мистраль», построенные для России.
10 октября был подписан контракт о покупке. УДК «Анвар Садат» и «Гамаль Абдель Насер» (новые названия кораблей) были переданы ВМС Египта в июне 2016 года.
Осенью 2016 года египетская сторона обратилась к России с просьбой продать им 50 вертолётов Ка-52К и Ка-29/31, ранее предназначавшихся для «Мистралей».
С 2017 года Россия ведёт переговоры с Египтом об оборудовании кораблей российскими системами вооружения, средствами радиоэлектронной борьбы и системами связи; также Египет купит у России вертолёты Ка-52К. Общая стоимость контракта более 1 млрд долл.
Египетские военные заявили о своём желании установить на купленные вертолётоносцы типа «Мистраль» российское радиоэлектронное оборудование, в том числе средства РЭБ.
Версии
По словам генерального секретаря Министерства обороны Франции Луи Готье (фр. Louis Gautier), соглашение о расторжении контракта более выгодно для Франции, чем для России. Штраф за невыполнение контракта не предусмотрен, несмотря на то, что c юридической точки зрения позиция Франции слаба. Также Россия могла потребовать, чтобы возможность реэкспорта была предметом её согласия, но в результате условия соглашения чётко указывают, что на реэкспорт будет распространяться просто обязательство информирования России, а не предварительное разрешение. Луи Готье объясняет это тем, что Россия хочет сохранить Францию в качестве партнёра.
15 октября 2016 года президент Египта Абдель Фаттах ас-Сиси заявил, что вертолётоносцы планируется использовать для охраны удалённых шельфовых месторождений газа. При этом он отметил, что стоимость вертолётоносца типа «Мистраль» равняется месячному доходу такого месторождения как Зохр.
21 октября 2016 года Министр обороны Польши Антони Мачеревич заявил, выступая в Сейме, что Египет продал России вертолётоносцы «Мистраль» за символическую сумму в один доллар. Позже, отвечая на вопросы журналистов о том, откуда поступила такая информация, Мачеревич сослался на «очень хороший источник», а также подчеркнул, что «информация надежна».
Министр обороны Франции Жан-Ив Ле Дриан выразил возмущение: «Мы просто возмущены происшедшим, когда Польша отказалась от намеченной закупки у Франции вертолётов. Это плохие методы действий. И уж тем более недопустимыми являются методы, когда мой польский коллега, выступая в Сейме, утверждает, что универсальные десантные корабли класса „Мистраль“, которые Франция продала Египту, были переданы России за одно символическое евро». Советник посольства Египта в Москве Айман Муса сказал: «Как это можно прокомментировать, если мы знаем, что Египет договаривается с Россией о закупках вооружения для „Мистралей“? Как же Египет, по вашему, может продавать их за один доллар?».
30 августа 2019 депутат Национального собрания Франции Жозе Эврар направил запрос министру обороны Флоранс Парли о том, какие меры могут быть приняты для возобновления торговли военной техникой с Москвой. Он обратил внимание на то что Франция продаёт корабли, самолёты, вертолёты, танки и другие виды вооружений Саудовской Аравии, которая применяет их в продолжающемся с 2015 года военном конфликте с Йеменом, таким образом Париж придерживается двойных стандартов. При этом 27 августа 2019 французский лидер Эммануэль Макрон, выступая на ежегодной конференции французских послов в Елисейском дворце, призвал «перетасовать карты» в отношениях с Россией и подтвердил, что министры обороны и иностранных дел Франции Флоранс Парли и Жан-Ив Ле Дриан 9 сентября 2019 посетят РФ для возобновления диалога «в формате 2+2».
Происшествия
17 октября 2018 года в 22:29 на борту вертолётоносца «Дисмюд»[фр.] произошла авария. Корабль следовал в Норвегию для участия в учениях НАТО «Trident Juncture 2018». В 130 километрах от города Дюнкерк, при взлёте потерпел крушение вертолёт NHI NH90 «Кайман». Экипаж выбрался из вертолёта невредимым, но пострадали четверо моряков из палубного экипажа, одного из них госпитализировали в тяжёлом состоянии.
